Анатолий Ковалев - Удар шаровой молнии

- Мне надо срочно позвонить!

- Телефон-на кухне.

Аида прихватила с собой сумочку, и Харитонов вполне мог догадаться о ее содержимом. Это было неосторожно с ее стороны, но и оставлять сумочку нельзя! Такие фокусы она знает! В нужный момент пистолет окажется разряженным. Мамаша Ваха что-то стряпала. "Ждут гостей? Или язва желудка тоже блеф?"

- Мне надо позвонить. Я вам не помешаю?

- Что вы! Пожалуйста. - Пожилая дама всячески выказывала радушие.

Аида набрала номер нотариальной конторы.

Ей ответил знакомый голос секретарши.

- Это Инга. Здравствуйте, Соня...

Она заговорила с литовским акцентом, и у мамаши Ваха глаза полезли на лоб. Женщина вытерта руки о передник и удалилась.

- А что, Юрий Анатольевич до сих пор не вернулся?

-- Он позавчера звонил из Малаги. Впервые сменил место отдыха, - охотно делилась Соня- - Чувствует себя отлично. На днях возвращался в Питер...

Аида положила трубку и несколько секунд прервала в оцепенении.

На кухню вернулась мать Харитонова.

- Еще будете звонить? - осторожно поинтересовалась она с заискивающей улыбкой. В глазах пожилой дамы теперь светился явный интерес.

- Нет. - Аида уже направилась к двери, но неожиданно обернулась. - А почему бы вам не перевезти Валентина Алексеевича на дачу? Ему полезен свежий воздух...

- У нас нет дачи, деточка, - немного свысока ответила дама. - И никогда не было. Валя - домосед и порядочный лентяй. А я, знаете ли, тоже не сторонница всяких там огородиков с клубникой и крыжовником. Мне чуждо все мещанское...

Спускаясь в лифте, Аида подумала: "Может быть, у него и в самом деле шарики за ролики заехали, ведь Хуан Жэнь предупреждал... Вот бы Мадьяр посмеялся над моей осторожностью и нерешительностью!".

Аида закрылась у себя в комнате и поставила музыку. Не терпелось отделаться от тяжелых мыслей. И ей это удалось.

Семеро немецких музыкантов из группы "Ин Экстремо" семь лет бродили по Европе, играя на ярмарках средневековую музыку на старинных инструментах. Они рылись в архивах разных городов, выискивая драгоценные ноты и стихи давно забытых песен. Они пели на старонемецком, на старофранцузском, на старонорвежском, на провансальском и на латыни. Они называли себя вагантами. Их одежды время от времени превращались в лохмотья. Их нередко забирали в полицию. И вот однажды, всего-то год назад, им удалось на собственные сбережения записать ярмарочный концерт в городишке Руннебург на Вайсензее и издать пятьсот компакт-дисков. Один из них Аида сейчас слушала. И уносилась на пятьсот лет назад.

Теперь парни стали знаменитыми и записали два студийных альбома. Почему она ничего не знала о них раньше? Семь лет назад она тоже бродяжничала, а вот общаться приходилось со всяким сбродом. А от этих немецких ребят, от их музыки исходили свет и тепло. Свет и тепло, которых так не хватало ей всю жизнь. Они обязательно взяли бы ее с собой. Ведь языков она знает, пожалуй, больше и говорит на них без акцента, а голосом и музыкальным слухом Господь ее тоже не обделил.

Она слушала, как в жестяную банку падают монеты и парни благодарят почтенную публику:

"Данке шён! Данке шён!" И девушка вдруг разрыдалась от собственного бессилия, от неумения что-то исправить в своей судьбе. Она никогда не чувствовала себя такой слабой и разбитой.

Потом провалилась в глубокий, темный сон.

Ее опять разбудил телефон, и опять это был Вах.

Она плохо соображала со сна, а он почему-то кричал шепотом:

- Инга, ты слышишь меня? Только не перебивай! В "Лягушатнике" будет засада! Не смей туда ходить! Ты меня слышишь? И вообще...

Он не договорил. Кто-то грязно выругался. Автоматная очередь. Дикий женский крик. Трубку повесили. Писклявые гудки.

Она закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону. "Это его мать кричала", - медленно доходило до ее сознания.

Сумочка с пистолетом лежала рядом на полу. Когда она выбежала во двор, в подворотню въезжал "Москвич" Ивана.

- Далеко собралась?

- Как ты вовремя! Давай быстро на Лиговский!

Во дворе харитоновского дома стояли милицейские машины и "скорая помощь". Иван и Аида подоспели к выносу тел. Два трупа на носилках были накрыты белыми простынями, и невозможно было определить, где сын, а где мать. Правда, с одних носилок свешивалась худая женская рука в черном рукаве.

- Что с тобой? Тебя всю трясет! Ну-ка, давай в машину!

Она не стала ничего ему объяснять. Самой бы разобраться! Утром она намеревалась расстрелять и Ваха, и его мамашу, и рука бы не дрогнула. У Харитоновых не оказалось дачи, и это их спасло. Вернее, отсрочило убийство на несколько часов. Что же с ней произошло за это время? Почему ее, привыкшую к крови и трупам, так лихорадит?