Анатолий Ковалев - Удар шаровой молнии

- Больше не буду дарить.

- И правильно! Пусть сам зарабатывает!

Рыжая коровка заблудилась в рыжем лесу. Она бежала вверх по руке, пряталась от грозы.

Родион не проронил ни слова, залпом выпил горячий чай, не притронувшись к еде, и опрометью выскочил из дома. Он всегда старался избегать трудных разговоров.

- Ну что мне с ним делать?! - в отчаянии воскликнула Патимат, и ее выцветшие зеленые глаза наполнились слезами. - Он целыми днями твердит одно и то же: "Аида должна понимать, как мне трудно. Я хочу семейного счастья. Я хочу детей". И просит, чтобы я поговорила с тобой. Но я ведь знаю, как ты ненавидишь Алену. Это видно и без очков. Ты ревнуешь, как всякая любящая сестра. А Родя как мальчишка. Влюбился и не замечает, что творится вокруг. Они любят друг друга, Аидушка. Ничего не поделаешь, надо терпеть. А если ты ему не поможешь, я помогу. Устроюсь на какую-нибудь работу. Я ведь еще не старая, еще даже не пенсионерка. Помаленьку наскребем деньжат, и они смогут снять квартиру где-нибудь на окраине. Надо только немножко потерпеть.

- Я потерплю, Патимат,-безразличным тоном пообещала Аида, а потом спросила: - У него это впервые?

- Что?

-- Любовь.

- Ты, наверное, не помнишь. Совсем крохой была. Он в девятом классе влюбился в свою одноклассницу. Не помню уже, как ее звали. Такая беленькая, с косичками, глаза огромные, голубые...

- И что было дальше?

- Она сказала, что не хочет иметь ничего общего с кавказцами.

- Старо как мир.

- Господи, да какой же он кавказец? Что кавказского она в нем нашла? Что вообще она в этом понимала, соплячка?!

- Не горячись, Патимат. В Родионе действительно мало кавказского. А если бы было много, что с того?

- Ты это всегда понимала... А ведь он из-за этой беленькой с косичками чуть не покончил с собой. Совсем дурак был! Книжная душа. Забрался в горячую ванну и перерезал себе вены. Тоже в какой-то книжке вычитал. Я первая подняла тревогу, сердце было не на месте. Мать всегда чувствует такие вещи. Отец выломал дверь, и мы его, слава Аллаху, спасли!

- И что, с тех пор он не влюблялся? Он что, девственником был, пока не встретил эту?..

- Откуда мне знать? - развела руками мачеха. - Я никогда с ним не говорила на такие темы.

- Да, кажется, дело серьезное, - подытожила Аида. - Ты в магазин не сходишь?

- А что такое?

- Я хочу на ужин утку с яблоками и хорошего вина.

- Да ты забудешь об этом сто раз! И опять вернешься под утро!

Не хотела она никуда уходить, пока в доме находилась невеста сына. Патимат боялась оставлять их вдвоем. Но Аида настаивала на утке с яблоками, а фактически выставляла ее за дверь и не рассчитывала на скорое возвращение, потому что утку надо поискать, побегать по магазинам. В конце концов мачеха уступила. И уже выходя, посмотрела на падчерицу умоляющим взглядом и едва слышно, как будто сомневаясь в собственных словах, напомнила:

- Ты обещала немножко потерпеть... Ну да, потерпеть...

А разве она не сдержала обещания? Она терпела почти два часа. Почти два часа эта босячка не подавала признаков жизни. Что она делала там, в комнате брата, напичканной дорогим антиквариатом и редкими книгами? Что она вообще делает в ее квартире?

Комната Родиона не запиралась. И Аида не стала церемониться. Как только дверь за Патимат захлопнулась, она вихрем ворвалась туда и сказала коротко и ясно:

- Вон отсюда!

Алена в своем джинсовом, давно не стиранном сарафане сидела в кресле викторианской эпохи.

С первой же секунды Аида поняла, что босячка боится ее, что поджилки у поэтессы трясутся. Родя, наверное, рассказал ей о той ночи, когда сестра угрожала ему пистолетом.

- А вы знаете, Аида, мне ведь совсем-совсем некуда идти! - она говорила манерно, нараспев, как все поэтессы, подражая Белле Ахмадулиной. - Я полгода не платила за комнату и теперь вынуждена скрываться от своих хозяев. - У Алены была толстая русая коса и глаза необычного сиреневатого оттенка, рот совсем крохотный, а нос немного вздернутый и весь в веснушках. Руки вовсе не поэтические, а скорее рабоче-крестьянские, ладони широкие, пальцы короткие и толстые. Вообще, изящества в ней было маловато.

- Мне глубоко фиолетовы все ваши проблемы, - ухмыльнулась хозяйка пятикомнатной квартиры на Фурштадской. - Я просила Родиона, чтобы он вас больше сюда не приводил. И впредь не желаю вас здесь видеть.

Если бы Родька присутствовал при этой сцене, тот прежний Родька, увлеченный литературой, слегка насмешливый, он бы крикнул сестре: "Аидка, я знаю, в каком романе ты вычитала такое! Это же не твои слова! Фига!" И она бы не смогла больше сердиться, она бы обязательно засмеялась. Но от прежнего Родьки ничего не осталось, эта босячка превратила его в половую тряпку.