Агата Кристи - Лебединая песнь

Француз поклонился.

- Это честь для меня, - мягко произнес он. - Большая честь, мадам.

- Здесь требуется не только певица, но и актриса, - вставила леди Растонбэри.

- Да, действительно, - согласился Бреон. - Помню, в Италии, еще совсем юнцом, я набрел в Милане на какой-то богом забытый театр. Билет обошелся мне всего в пару лир, но тем вечером я слушал исполнение не хуже, чем в нью-йоркском Метрополитен. Тоску исполняла совсем еще молоденькая девушка, и пела она как ангел. Никогда не забуду ее "Vissi D'Arte"! Такой чистый, ясный голос... Но вот драматизм - его не хватало.

Незеркофф кивнула.

- Это приходит со временем, - тихо сказала она.

- Да. Эта молоденькая девушка - Бьянка Капелли, так ее, кажется, звали, - я тогда принял участие в ее карьере. Я мог бы устроить ей блестящее будущее, но она была слишком легкомысленна... Слишком.

Он пожал плечами.

- А в чем это проявлялось? - послышался вдруг голос Бланш Эймери, двадцатичетырехлетней дочери леди Растонбэри, худенькой девушки с огромными голубыми глазами.

Француз учтиво повернулся к ней.

- Увы, мадемуазель! Она связалась с каким-то негодяем - бандитом и членом Каморры <����Каморра - тайное общество, возникшее в Неаполе около 1820 года сначала как политическая организация, впоследствии превратившаяся в криминально-террористическую, широко использовавшая шантаж и убийства для достижения своих целей.>. Потом он попал в руки полиции, его приговорили к смертной казни. Она пришла ко мне и умоляла что-нибудь сделать, чтобы его спасти.

Бланш Эймери не сводила с него завороженных глаз.

- И вы сделали? - выдохнула она.

- Я, мадемуазель? Да что я мог? Я был там всего лишь иностранцем.

- Но, наверное, у вас все же было какое-то влияние? - заметила Незеркофф своим звучным грудным голосом.

- Если даже и было, парень того не стоил. Вот для девушки я что мог сделал.

Он слегка улыбнулся, и молоденькой англичанке эта улыбка показалась вдруг настолько отталкивающей, что она непроизвольно отпрянула, почувствовав, что за его словами кроется нечто недостойное.

- Итак, вы сделали что могли, - произнесла Незеркофф. - Очень благородно с вашей стороны. Она, разумеется, оценила ваши старания?

Француз пожал плечами.

- Парня повесили, и она ушла в монастырь. Что ж, voila, мир потерял прекрасную певицу.

Незеркофф тихо рассмеялась.

- Мы, русские, куда менее предсказуемы, - беззаботно проговорила она.

Одна только Бланш Эймери, взглянувшая в этот момент на Коуэна, увидела, как он удивленно вскинул глаза, открыл было рот и тут же закрыл его, подчиняясь повелительному взгляду Паулы.

В дверях появился дворецкий.

- Обед, - объявила леди Растонбэри, вставая. - Ах вы, бедняжки, как я вам сочувствую. Наверное, это ужасно: вечно морить себя голодом перед выступлением. Но после я обещаю вам роскошный ужин.

- Мы подождем, - сказала Паула Незеркофф и тихо рассмеялась.

- После!

***

Только что закончился первый акт "Тоски". Зрители зашевелились, заговорили. В первом ряду, в трех бархатных креслах, восседали члены королевской фамилии, обворожительные и необыкновенно любезные. Все усердно шептались и переговаривались. Общее мнение было таково: в первом акте Незеркофф лишь с большой натяжкой оправдала ожидания зрителей. Большинству было просто невдомек, что только так и нужно было играть первый акт, сдерживая и свой темперамент, и мощь голоса. Здесь ее Тоска была легкомысленной пустышкой, забавляющейся с любовью, кокетливо-ревнивой и требовательной. Бреон, голос которого был уже далеко не тот, в образе циничного Скарпиа все же был очень импозантен. В его Скарпиа не было и намека на стареющего повесу. В исполнении Бреона это был симпатичный и чуть ли не положительный персонаж, сквозь внешний лоск которого лишь с большим трудом угадывалась тайная порочность. В заключительной сцене, где Скарпиа стоит в раздумье, смакуя свой коварный план, Бреон был просто неподражаем. Но вот занавес поднялся, начался второй акт - сцена в комнате Скарпиа.

На этот раз, при первом же выходе Тоски, драматический талант Паулы Незеркофф стал очевидным. Она изображала женщину, объятую смертельным ужасом, но играющую свою роль с уверенностью хорошей актрисы. Ее непринужденное приветствие Скарпиа, ее беззаботность, ее улыбчивые ответы! В этой сцене в Пауле Незеркофф жили только глаза. Ее лицо застыло в бесстрастной спокойной улыбке, и только глаза, в которых сверкали молнии, выдавали ее истинные чувства.