Агата Кристи - Роза и тис

Поведение престарелых леди из замка не вызывало у меня особого замешательства. Леди Сент-Лу избрала тактику "не замечать" моего несчастья. Леди Трессилиан, женщина с мягким материнским сердцем, старалась не выказать переполняющего ее сострадания, довольно настойчиво переводила разговор на недавно вышедшие издания, интересовалась, не делал ли я обзоров или рецензий. А участие ко мне миссис Бигэм Чартерис, дамы более прямолинейной, проявлялось лишь в том, что она слишком явно останавливала себя, когда речь заходила об активных и кровавых видах спорта (бедняжка не могла себе позволить даже упомянуть охоту или гончих).

Но Изабелла меня удивила: девушка вела себя совершенно естественно. Она посмотрела на меня, явно торопясь отвести взгляд. Посмотрела так, будто ее сознание просто зарегистрировало меня наряду с другими людьми, находившимися в комнате, и стоявшей там мебелью: "один мужчина, возраст за тридцать, калека" - словно я - один из предметов в описи вещей, не имеющих к ней никакого отношения.

Зафиксировав меня таким образом, покончила со мной, взгляд Изабеллы перешел на рояль, а потом на танскую фигуру лошади, принадлежавшую Роберту и Терезе.

Лошадка стояла на отдельном столе и, судя по всему, вызвала у девушки определенный интерес. Она спросила, что это такое. Я объяснил.

- Вам нравится?

Изабелла ответила не сразу.

- Да, - наконец произнесла она веско, придав односложному слову некую особую значительность.

"Может, она слабоумная?" - подумал я с удивлением и спросил, нравятся ли ей лошади. Изабелла ответила, что это первая, которую ей пришлось увидеть.

- Я имею в виду настоящих лошадей.

- О, понимаю. Да, нравятся, но я не могу позволить себе охоту.

- Вам хотелось бы выезжать на охоту?

- Пожалуй, нет. Здесь не очень много мест, подходящих для охоты.

На мой вопрос, ходит ли она в море на яхте под парусом, Изабелла ответила утвердительно. В это время леди Трессилиан заговорила со мной о книгах, и девушка погрузилась в молчание. Она, как я заметил, в высшей степени владела искусством пребывать в покое. Умела сидеть совершенно спокойно - не курила, не качая ногой, закидывая ее на другую, не шевелила суетливо пальцами, ничего не вертела в руках, не поправляла волосы. Просто сидела совершенно спокойно, выпрямившись в высоком кресле с подголовником и сложив на коленях длинные тонкие руки. Она была так же неподвижна, как фигура танской лошади; одна в кресле, другая на своем столе. Мне казалось, у них есть что-то общее: обе в высшей степени декоративны, статичны и принадлежат к давнему прошлому...

Я посмеялся, когда Тереза предположила, что Изабелла вообще не думает, но позднее пришел к мысли, что в этом, может быть, есть доля правды. Животные не думают, их мозг пассивен до тех пор, пока не появится опасность и не возникнет необходимость действовать. Мышление (в абстрактном смысле) является на самом деле процессом искусственным, научились мы ему не без труда.

Нас беспокоит то, что было вчера, что делать сегодня и что произойдет завтра. Однако ни наше вчера, ни сегодня, ни завтра не зависят от нас. Они были и будут помимо нашей воли.

Предсказания Терезы относительно нашей жизни в Сент-Лу оказались необыкновенно точными. Почти сразу после приезда мы по уши погрузились в политику. Полнорт-хаус был большой и бестолково спланированный.

Мисс Эми Треджеллис, чьи доходы значительно пострадали от новых налогов, пришлось пожертвовать одним крылом дома. И даже устроить в нем кухню для удобства эвакуированных, которые прибывали из районов, подвергавшихся бомбардировкам. Однако эвакуированные, приехавшие из Лондона в середине зимы, оказались не в силах выдержать множество неудобств Полнорт-хауса. Попади они в сам Сент-Лу с его магазинами и бунгало - другое дело! Но в миле от города.., кривые улочки. "Грязища!

Даже не поверите! И света нет - и того и гляди, кто выскочит из кустов, к-а-ак накинется! И овощи грязные, в земле, с огорода - все овощи да овощи! И молоко прямо из-под коровы, иногда даже парное - вот гадость-то! Нет чтоб сгущенное, в банке: удобно и всегда под рукой!" Для эвакуированных - миссис Прайс и миссис Харди с их выводками ребятишек. Это оказалось чересчур. Вскоре они съехали тайком на рассвете, увозя своих отпрысков назад, к опасностям Лондона. Это были славные женщины. Все убрали, выскребли за собой и оставили на столе записку:

"Благодарствуйте, мисс, за вашу доброту. И мы, конечно, знаем, вы все сделали, что могли, да только жить в деревне просто невмоготу. И дети должны по грязи ходить в школу. Но все равно - благодарствуйте. Я надеюсь, что мы все оставили в порядке".