Татьяна Гармаш-Роффе - Золотые нити судьбы

Но он чувствовал ее. Как рану. Она всегда саднила, почти неслышно, но всегда. Он заполнял ее своим бонвиванством: хорошая еда, хорошее вино, хорошая музыка, хорошая книга и редкие тусовки в Ницце – как бы развлечения с как бы друзьями…

И вот в какие-то последние ничтожные по своей краткости четыре дня он ощутил, что рана стала затягиваться. В присутствии Лизы он испытывал беспричинную радость, которая, как бальзамическая мазь, приносила его душе облегчение…

Радость!

Но от нее было почему-то тревожно и страшно. И он хмурился за рулем, не понимая, что с этим делать.

Завидев указатель на гостиницу, Лоран притормозил. Выше в горах отелей не было: туристов там не водится, некому гостевать. А вот тут, пониже, в приближении к окрестностям Ниццы, появились указатели.

Лоран свернул, и вскоре они оказались у небольшого четырехэтажного здания, весьма простенького. Тем лучше: тому, кто знает Лорана, с его сибаритскими замашками, не придет в голову, что он мог остановиться в дешевой гостинице. А тот, кто не знает его лично, рассудит, что Лоран Бомон, уж если вдруг решил заночевать в отеле, то выбрал его по своему уровню и положению: по статусу доктора.

Женщина за стойкой была сонной и от этого особенно широко улыбалась – казалось, что сдерживает широкой улыбкой зевоту. Без лишних вопросов она оформила гостей (видимо, нечастых в этих местах) как «месье и мадам Бомон» и сняла ключ с крючка в шкафчике.

Комнатулька оказалась крошечной. Двуспальная кровать – точнее, две, сдвинутые вместе, шкаф, малюсенький столик, на нем электрический чайник, рядом – коробочка с упаковками чая и печенья.

Он ожидал, что Лиза будет недовольна такой убогостью, но ошибся. Она осмотрелась и произнесла весело:

– Мы спасены, да?

Лоран вдруг подошел и обнял ее, уткнувшись лицом в ее волосы. Лиза помедлила и осторожно, словно пускаясь в неизведанное, положила руки ему на плечи.

Они не поцеловались – нет, они стояли, прижавшись скулой к скуле, окольцевав друга друга руками. В этом жесте не было ни страсти, ни чувственности. Дружеское, человеческое тепло. И еще нежность. Они плыли в одной лодке; они вдвоем пробирались через темные, опасные воды беды; и они ощущали единение и доверие друг к другу…

Боги, как это много!!!

…Лиза вдруг разомкнула руки и отступила на шаг. У нее было странное выражение лица – глаза потемнели, брови сошлись над переносицей.

– Что такое, что случилось, девочка?

Она посмотрела на него так, будто неожиданно увидела перед собой привидение.

– Лиз… Извини, я ничего такого не имел в виду… Я просто так обнял тебя, по-дружески..

– Ты не знаешь… Ты просто не знаешь, Лоран, как все ужасно!

– Ну что ты, малыш, чего ты испугалась? Все будет хорошо, поверь мне, я чувствую! Память к тебе скоро вернется, и мы найдем твоего ребенка…

– Я убила человека, Лоран…

Ксюша с Реми закончили обход очередного городка, когда позвонил Брюно, пляжный директор.

– Что у вас нового? – напористо поинтересовался он.

И, услышав, что у Реми пока нет ответа на его вопрос, вспылил. Он-де со своей стороны в лепешку расшибся, сведения детективу нарыл из жандармерии, а детектив, такой-рассякой, аванс получил и в ус не дует!!! Тогда как Брюно нанял его в надежде на расторопность, потому что жандармерия сама в ус не дует, и если дело так дальше пойдет, то он, Брюно…

Будь Реми в Париже, он никому бы не спустил подобный тон, но здесь, на юге, люди всегда разговаривали в повышенном регистре громкости и эмоциональности, хоть в радости, хоть в гневе. Средиземноморский темперамент, ничего не попишешь. Бороться с ним бесполезно, это что-то вроде стихийного бедствия.

Реми спокойно объяснил, что в деле появились новые факты, – которые не подлежат разглашению, пардон! – и что он идет по следам преступника. Поскольку дело оказалось сложнее, чем он предполагал, то понадобится еще день-два-три, а если Брюно не желает ждать, то Реми готов ему аванс вернуть.

Пляжный директор-диктатор поутих, поостыл и даже, буркнув извинения, заявил, что будет ждать.

Вот и хорошо.

Они с Ксюшей завернули в какой-то ресторан по дороге: пора перекусить. Реми видел, что Ксюша устала. Не физически, конечно, – тут не от чего было устать, – скорее она все меньше верила, что они сумеют обнаружить следы Лизы в этих местах. Лизы, улетевшей в Италию…

Ей, Ксюше, хотелось чего-то яркого, эффектного. – Вот бы по щелчку пальцев какая-нибудь блестящая догадка свалилась на ее мужа-детектива, и сразу бы все стало ясно, и не пришлось бы таскаться по горным дорогам, от которых у нее противно кружилась голова! В ее романе наверняка так и будет: эффектная догадка – и преступник в кармане!