Жорж Сименон - Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона

Адил-бей не понимал их, как не понимал гуляющих горожан. Турок обрел бы душевное равновесие, если бы увидел людей, играющих в триктрак во дворе своего дома, или хотя бы стариков, курящих наргиле [3] У восточных народов курительный прибор, сходный с кальяном, но имеющий, в отличие от последнего, вместо трубки длинный рукав. .

Но в Батуми почти не было стариков. А если и были, то они походили на посетителей консульства. И когда такие старики встречались в толпе, сразу бросалось в глаза, что они утратили с ней всякую связь. Они скользили мимо, как привидения, которых, казалось, даже никто не видит; если же они сидели на земле, то их огибали, как груду тряпья.

Консул прошел всю набережную из конца в конец два… три раза, и наступила ночь. В Доме профсоюзов горела большая часть окон. Кто-то играл гаммы на саксофоне.

Соня не шевелилась. Она по-прежнему сидела в тени, а молодой человек ей что-то тихо говорил.

Теперь Адил-бей знал: во всем городе, во всех домах, в каждой комнате ютились одна или две семьи, и это не считая кулаков и детей кулаков, которые спали под открытым небом. По утрам эти люди выстраивались в очереди у дверей кооперативов и стояли до тех пор, пока не появлялась табличка, гласившая, что картофель, или мука, или крахмал закончились.

И вот внезапно, как в любом другом городе мира, взорвалась огнями, засияла огромная, почти метровая вывеска «Bar». Стоило толкнуть дверь, и к посетителю устремился швейцар в ливрее, готовый принять шляпу, а за приоткрытыми портьерами можно было разглядеть фигуры танцующих.

Адил-бей сел за первый свободный столик и огляделся. На то время, пока звучало танго, все лампы погасли, и сейчас свет лился лишь из большого барабана, снабженного электрическими лампочками. Этот барабан напоминал огромную рыжую луну, на фоне которой скользили пары. Адил-бей слышал это танго в Вене и Стамбуле, там также приглушали свет, и музыканты играли, окутанные мантией полумрака.

В Стамбуле тоже были иностранные моряки и женщины в плохо скроенных шелковых платьях, и смех, и шепот, и запах спиртного мешался с ароматом духов, и официанты в белых куртках сновали от стола к столу.

— Что вы будете заказывать?

К нему обратились на французском, протянули карту вин, открытую на странице шампанских. В ту же минуту кто-то, сидящий за соседним столиком, помахал турку рукой. Это был самый шумный столик заведения. Вокруг бутылок с шампанским и виски сгрудилось не менее полудюжины человек. Мужчина, одетый в белый костюм и расстегнутую рубашку, не вставая со стула, который чуть не опрокидывался под ним, громко звал Адил-бея, подкрепляя слова жестами.

— Идите к нам, дружище!

Адил-бей, еще сомневаясь, поднялся. К нему протянулась мощная рука, сжала ладонь.

— Джон, из «Стандарта». А вы новый консул. Мне рассказывали о вас у Пенделли. Гарсон, еще один стакан!

И он указал на офицеров, сидящих за столом:

— Это товарищи! Тут все товарищи. Виски? Шампанское?

Он был пьян. Он был пьян всегда и всегда носил белый костюм, расстегнутую рубашку, открывающую мощную шею. Он также всегда с предельной скоростью гнал по улицам города свой автомобиль, притормаживая лишь на поворотах, и резко останавливался, едва не сбивая ребенка или старуху.

— Ну как там эта шельма Неджла? — поинтересовался Джон, опустошив стакан.

Несмотря на опьянение, он скользнул цепким взглядом по Адил-бею. Грубые черты его лица оплывали, под глазами набухли мешки. Большую часть времени лихорадочно блестящие зрачки его глаз блуждали, не задерживаясь ни на чем конкретном, но когда они останавливались на каком-нибудь объекте, рот американца становился тверже, а на лице появлялось высокомерное выражение.

— Уже подсуетился? — спросил он.

И пожал плечами, видя, как смутился собеседник, подыскивая ответ.

— Ну и дурак!

— Что?

Но нет! Джон даже не оставил ему времени для обиды. Он произнес слово «дурак» не так, как все остальные.

— Неужели вы полагаете, что мы все не прошли через это? Бармен, положите на лед еще одну бутылку.

Пары по-прежнему кружили в ореоле приглушенного света.

— Надеюсь, вы хотя бы не сказали ей ничего компрометирующего?

— Я не понимаю вас.

Фламандец, выходивший из-за стола, вернулся вместе с женщиной, которую усадил рядом с собой. Он не мог разговаривать с ней, и потому весь остаток вечера довольствовался тем, что, улыбаясь, смотрел на спутницу и поглаживал ее по руке.

— Вы здесь уже давно? — спросил Адил-бей у американца.