Лин Гамильтон - Воин мочика

Рассеянно оглядываясь по сторонам, я страшно удивилась, заметив шаркающего по улице старикана из лавки. Поскольку шел он совсем с другой стороны, должно быть, там имелся служебный выход. Я осторожно встала и последовала за ним на безопасном расстоянии.

Так мы и ковыляли вперед. Я начала чувствовать себя очень глупо. Очень трудно ходить так медленно, тем более что старик часто останавливался и оглядывался по сторонам, заставляя меня поспешно поворачиваться и делать вид, что я иду совсем в другую сторону. Наверное, меня спасло лишь его слабое зрение — судя по толщине стекол в очках, старик был слеп, как крот.

Через пару кварталов Эдмунд Эдвардс свернул в парк. Я за ним. Идти стало легче: там гуляло много людей, да и деревья предоставляли какое-никакое прикрытие. Наконец старик остановился, сел на скамейку и, вытащив из кармана пакет, принялся швырять крошки, метя в двух толстых голубей на дорожке.

«Великолепно, — подумала я. — Просто изумительно. Вот я в Манхэттене, в одном из знаменитейших городов мира — и что же? Вместо того чтобы спокойно есть ланч в каком-нибудь уютном кафе, прячусь за деревом, любуясь тем, как подслеповатый старик, страдающий артритом, кормит птичек». Я чувствовала себя последней идиоткой. По-хорошему, в это самое время мне полагалось лететь домой, пока торонтская полиция не обнаружила моего исчезновения.

Я уже пошла прочь, но что-то заставило меня обернуться. И как раз вовремя. У скамьи, где сидел Эдмунд Эдвардс, появился какой-то новый человек. Стоя спиной ко мне, он наклонился и о чем-то говорил с ним. Интересно — это совпадение или же старик сам назначил кому-то встречу? А если да, то имеет ли она какое-то отношение к моему визиту в его лавку?

Внезапно незнакомец выпрямился и огляделся по сторонам. Я торопливо отпрянула за дерево, надеясь, что он не заметил меня. Увиденное заставило меня занервничать, но и утвердило в мысли, что я на верном пути. Это оказался тот самый похожий на паука черноволосый мужчина, который прятался за пальмой на аукционе у «Молсворта и Кокса». Тогда он следил, как ныне покойный Ящер пытался купить коробку якобы со всяким хламом, на самом же деле с бесценным сокровищем. Если Паук здесь, да еще говорит с Эдмундом Эдвардсом, повторный визит в «Дороги древности» просто напрашивается.

Я нашла кафе, перекусила и еще немного почитала о племени мочика, а незадолго до трех заняла прежнюю позицию напротив галереи. На двери по-прежнему виднелась табличка «Закрыто».

В половине четвертого табличка висела на двери все в прежнем положении, а я начинала помаленьку закипать. Духота стояла невообразимая. Перейдя через улицу, я подергала ручку двери, но она не поддалась. Внутри не было ничего видно. Я решила поискать черный ход, в существовании которого была уверена, поскольку видела, как Эдвардс выходил откуда-то с другой стороны. В конце концов мне удалось найти боковой переулок. Я отсчитывала двери от угла, поэтому смогла определить, в каком именно доме расположены «Дороги древности». Все остальные ворота стояли на запоре, но те, что вели к черному входу в галерею, были чуть приотворены. Сама дверь закрыта, но не заперта. Я пару раз постучала, а потом засунула голову внутрь и позвала:

— Тут кто-нибудь есть? Мистер Эдвардс?

Тишина. Я зашла и оказалась в тесной прихожей перед лестницей, ведущей на второй этаж. От входа стойки в выставочном зале видно не было. Я заметила рядом с дверью панель сигнализации, где мигал красный огонек. Значит ли это, что я только что включила тревогу? Если да, то эта сигнализация молчала. И вообще кругом царила какая-то призрачная, даже зловещая тишина, если не считать шума города за дверью. Где-то вдалеке тикали старые часы, в потоке света из окна вились пылинки.

Я прислушалась. Больше ничего. Ну что за беспечность! Уйти и оставить дверь нараспашку. Ведь в магазине полным-полно настоящих сокровищ. Мне вдруг подумалось, что в Нью-Йорке оставить дверь черного хода открытой — еще более легкомысленно, чем в Торонто, а уж насколько это неразумно в Торонто, я узнала на своем горьком опыте.

— Мистер Эдвардс? — снова окликнула я. Наверное, он просто чуть-чуть глуховат, вот и не слышит. Я позвала громче. Молчание.

Я сделала еще несколько шагов вперед — и оказалась в выставочном зале.

В жизни не забуду того, что увидела там. Эта жуткая картина останется со мной навсегда: Эдмунд Эдвардс, мертвый, с перерезанным горлом. Кровь залила весь письменный стол и капала на ковер. Чашка с чаем опрокинулась, и чай смешался с кровью, растекаясь во все стороны буро-коричневыми ручейками. И не было нужды гадать, что за орудие повинно в этом зверстве. Золотой туми, сорванный со своего черного коврика, исчез.