Питер Устинов - Крамнэгел

— Уже? Однако быстро они работают, быстро, — заметил сэр Невилл.

Улыбнувшись, Монтесано стал похож на святого, умирающего мученической смертью на костре. — Сообщение, полученное нами, носит неофициальный характер, поэтому мы так быстро и получили его, — пояснил он.

— Прошу учесть, однако, что оно носит неофициальный характер только потому, что за ним пока еще не последовало официальной памятной записки или чего-либо подобного.

— Не понимаю, — сознался Пьютри.

— Видите ли, — еще отчаяннее скривился Монтесано, — видите ли, сообщение поступило в форме телефонного звонка мистера Элбертса, личного помощника генерального консула США, и он вполне ясно дал понять, что его звонок не следует считать сугубо неофициальным, поскольку за ним, безусловно, последует письменное извещение. Не знаю, право, достаточно ли понятно я изъясняюсь…

— М-м… Не могли бы вы изложить нам содержание сообщения американцев? — мягко направил его в нужное русло сэр Невилл.

— Полагаю, что именно в этом и заключалась цель вашего визита к нам.

— Совершенно верно, совершенно верно, — захлебнулся безрадостным смехом Монтесано.

— По всей видимости, американцы хотят заверить нас, что не рассчитывают на какое-то особое отношение к этому человеку. Говоря словами мистера Элбертса, он должен был бы лучше соображать. И сам виноват, если не сообразил.

— То есть никакого давления, — сказал Пьютри.

— Что есть отсутствие давления, как не способ оказать давление? — заметил сэр Невилл.

— А-а… — с мудрым видом протянул Стокард.

— Должен отметить, что сначала именно так восприняли звонок мистера Элбертса и мы, — заявил Монтесано. — Сообщение показалось нам слишком уж поспешным… И все же у меня сложилось впечатление, что они искренне смущены случившимся.

— Они и должны быть смущены, — сказал Пьютри.

— Они полагают, что он подвел свою страну.

— Это только потому, что он — за границей, — заметил сэр Невилл.

— Дома, по всей вероятности, он получил бы за это медаль.

— Ну, что вы! — Стокард никак не мог поверить, что существует такая огромная разница между англичанами и людьми, которых он любил называть «нашими американскими кузенами».

Зазвонил телефон. Стокард снял трубку. Послушав немного, сказал: — Ясно. — И положил трубку на рычаг. Сэр Невилл даже не взглянул на него.

— Умер шотландец, не так ли?

— Да.

— Рассуждать больше не о чем, — сказал Пьютри.

— Да, я ждал этого. Мне так и казалось, что наша проблема разрешится возникновением новой проблемы. Итак, мистер де Монтесано, все рассуждения о давлении носят теперь исключительно академический характер. Я больше не могу закрывать глаза на случившееся. Я могу пойти на некоторые скидки, но только в рамках дела об убийстве.

— Конечно, разумеется.

— Можно ли спросить, что вы намерены предпринять? — поинтересовался Пьютри.

— Буду всеми силами добиваться обвинения в непредумышленном убийстве. Какое же здесь предумышление?

— А почему он носил с собой оружие?

— Почему все мы носим с собой зубные щетки, стоит нам уехать из дому хоть на одну ночь? Сила привычки.

— Неужели, по-вашему, он такой идиот?

— Не забывайте, что он полицейский.

— Н-да. Их полицейский.

Узнав о смерти Джока, Крамнэгел, не стесняясь, расплакался, к вящему смущению присутствовавших при этом полицейских.

— Он же был просто милый старичок, — повторял Крамнэгел как молитву, то и дело спрашивая, осталась ли у Джока семья. Когда сказали, что, насколько известно полиции, семьи у Джока не было, Крамнэгел стал благодарить за это господа бога. Глубина скорби Крамнэгела смутила его стражников, которые обращались с ним скорее как с достойным военнопленным, чем с арестованным преступником. Неожиданное сочувствие к жертве, вызванное лишь тем, что жертва скончалась, возбудило в них изрядное недоумение, поскольку до сих пор оправданием поступка Крамнэгела служило то, что закоренелый и злобный агитатор-коммунист оскорбил Соединенные Штаты и лез из кожи вон, чтобы спровоцировать обычно уравновешенного американца, начальника полиции, и заставить его совершить преступление.

К концу дня Крамнэгел постепенно взял себя в руки. Улучшению его настроения во многом способствовал визит Эди, хотя она и явилась в сопровождении нелюбимого им майора Батта О'Фехи, который смачно жевал резинку во время пылких родственных объятий.

— Пойди и скажи им все, как ты сказал на своем чествовании, — потребовала Эди, ударяя его кулаком в грудь.