Питер Устинов - Крамнэгел

— Будем, — сказал Бэйли.

— Дерни себя за нос, — пробормотал Крамнэгел и затрясся от охватившего его хохота — до того он был рад, что сумел сразу отреагировать.

— Будем, — сказал Джок, чей взгляд тоже утратил былую твердость, но был полон презрения к человеку, не умеющему пить. Джок вцепился в стойку бара, как в поручень на корабельной палубе, раскачиваемой бурными волнами моря. — Сионизм — это европейская концепция, сформулированная европейскими евреями в конце прошлого века в попытках вновь обрести утраченное достоинство. И когда… да слушайте же вы, чтоб вас… я же не для себя излагаю сию премудрость, я все это и так знаю, — знаю, ясно?.. Так к чему же ведет поиск утраченного достоинства? К самому порогу фашизма — вот к чему! Взять хотя бы Бенито Муссолини…

— Сами, чтоб вам треснуть, не знаете, чего несете, — тихо, угрожающе произнес Крамнэгел.

— Взять хотя бы Бенито Муссолини, — не отступался Джок, брызгая слюной и пытаясь чеканить каждое слово, чтобы побороть растущее опьянение исключительной четкостью речи.

— Любовался гробницами вдоль Аппиевой дороги! Йозеф Шикльгрум, то есть Адольф Гитлер…

— Сами, чтоб вам треснуть, не знаете, что несете, — повторил Крамнэгел.

— А как насчет Кубы?

— Кубу вы сюда не приплетайте! — мгновенно встрепенулся Крамнэгел, ибо Джок явно покушался на доктрину Монро.

— А вы меня не пугайте, — вдруг завопил Джок, гордость которого была уязвлена чванливостью пьяного полицейского. — Почитали бы лучше кое-какие материалы Общества дружбы с Советским…

— Ей-богу, не будь ты таким плюгавым старым замухрышкой, я б тебе показал…

— Где же твой боевой дух? Остался в развалинах какой-нибудь сожженной напалмом вьетнамской деревни?

— А, чтоб тебя, довел ты меня все-таки!

Крамнэгела даже передернуло от ненависти к непонятности огромного мира. Он попытался было рвануться к Джоку, но пол так качался под ногами, что не получалось сдвинуться с места.

— А ну иди сюда, ты, гук [10] Презрительная кличка, которой американские военные называли вьетнамцев. паршивый! — зарычал он.

— Рот себе прополощи, — вдруг приказала ему неожиданно ожившая старуха.

— Вот полюбуйтесь на эту великую руку помощи, протянутую миру! — кричал Джок, брызгая слюной.

— Припрется всякая горилла и начинает пороть всякую пошлятину…

— Гук! Гук! Гук! — вопил Крамнэгел.

Оба прочно, как якорями, уцепились за мебель, поскольку не могли двинуться ни вперед, ни назад, столь же величественные и столь же беспомощные, как парусные фрегаты в безветренный день. Джок вдруг вспомнил о висевшей на кончике носа капле и полез в карман — по всей вероятности, за носовым платком.

Сквозь пьяную мглу Крамнэгел заметил, что рука Джока нырнула в карман, и, должно быть, мгновенно сработал рефлекс, ибо, когда щелкнули два револьверных выстрела, даже Крамнэгел толком не сообразил, что стрелял он сам. Глянув секунду спустя на собственную руку, он увидел в ней револьвер, из ствола которого курился дымок. Джок с изумлением глянул на свою руку, затем перевел взгляд на грудь. Его кепку подбросило к потолку, и она упала за стойку бара.

— О боже, ты еще хуже, чем я думал, — прошептал Джок и медленно сполз на пол.

Старики, пошатываясь, поднялись с мест, а старуха все повторяла: «Что ты наделал, что ты наделал?» — будто увещевая ребенка. Крамнэгел первым осознал, что произошло.

Протрезвев от случившегося, он заметил, что все присутствующие напуганы видом револьвера, который он все еще держал в руке, и сунул револьвер в кобуру под мышкой.

Спустя минут пять появился молодой полисмен. За ним прибыл доктор.

— Вы были очевидцем происшествия? — спросил полисмен Крамнэгела.

— Разумеется, это же я в него стрелял.

Полисмен уставился на него неверящим взглядом.

— Вы, сэр?

Три старика и старуха нервно подтвердили слова Крамнэгела.

— Сдайте, пожалуйста, ваше оружие, сэр.

— Я бы лучше оставил его у себя, — ответил Крамнэгел, доставая свое удостоверение в целлофановой обложке.

— Я, видите ли, сам полицейский. Начальник полиции. Вот здесь все про меня сказано… Да я же с вами разговаривал, помните, в поселке? Так вот, это я. — Он указал на свою фотографию на удостоверении.

— А этот тип, — ткнул он пальцем в Джока, — полез в карман за оружием, чтоб в меня стрелять. Я выстрелил в него в порядке самозащиты.

— Самозащиты? Вот как?

Полисмен опустился на колени рядом с Джоном.

— Он жив? — спросил полисмен доктора.