Анна Малышева - Западня

Оксана переживала — она знала, что Ольга очень привязана к своей новенькой машине. Но девушка решила, что ограбление все-таки возместит ей ущерб.

Следующие три дня ничего им не принесли. Ольга молчала. Егор рвал и метал, он не понимал, что могло случиться. Велел Оксане все-таки позвонить Мулевину. Она так и сделала, но трубку никто не взял.

И только двадцатого мая Ольга наконец объявилась.

Она позвонила Оксане. Каким-то странным голосом сказала, что теперь она на свободе и что продолжать не хочет Оксана пыталась с ней поговорить, по Ольга сказала, что сама позвонит Егору, и вскоре бросила трубку. Девушка тогда решила, что Ольга очень переживает, что премьера прошла без нее. Она с трудом согласилась на это условие, когда они составляли план проникновения в квартиру.

Оксана успела сказать Ольге по телефону, что на третьем спектакле та обязательно будет играть роль призрака. Та ответила: «Мне это уже не нужно».

Тогда же, двадцатого, Ольга позвонила Егору. Она сказала, что все рухнуло, Мулевин застукал ее возле сейфа и на несколько дней запер в квартире с включенной сигнализацией. Она даже воды попить не могла, хотя кухня была рядом. Если бы она вышла из спальни — сработала бы сигнализация. Егор обругал ее дурой и велел отдать ключи. Та отказалась. Она была почти в невменяемом состоянии и все время твердила: «Перестань, это надо бросить, нас всех поймают, он же на меня будет думать!» Сказала, что теперь идет домой. Что позвонит сама и просила ей на дом не звонить. Она плакала, когда вешала трубку. Егор был в ярости. Он только успел крикнуть, что, если она не отдаст ключи, не перестанет дурить — он разберется с ней по-своему. А также с ее сестрой! Про Милену он знал уже многое — Ольга всюду таскала с собой фотографию сестрички и рассказывала о ней, с любовной усмешкой повторяя, что та очень хочет выглядеть взрослой.

Об этом Балакиреву рассказывала Оксана. Но что случилось ночью двадцать третьего мая, почему Ольга пошла в Измайловский парк, почему погибла — она сказать не могла или не хотела. Также она утверждала, что понятия не имеет ни об ограблении Мулевина, ни о его убийстве, ни о том, что на самом деле случилось с Ириной Гульчук, ее любимой режиссершей. Она утверждала, что никогда не бывала у нее дома, даже не знала, где живет Гульчук. Девушка плакала, пряча опухшее лицо в ладонях, и жалобно повторяла: «Этого я не знаю, сами у него спросите!»

Егор Сакулин от всего отпирался. Он утверждал, что никогда не общался с Ольгой Ватутиной, что даже не знал, что сантехник Ватутин — ее отец. Своего знакомства с Оксаной не отрицал — их многие видели вместе в общежитии. Но присвистывал, поворачивая палец у виска: «Это же ненормальная! Актриса! Она вам наговорит!»

— Почему же вы пытались задушить Милену Бог, если не знали ни ее саму, ни ее сестру? — спросил Балакирев. — Девочка все еще находится в больнице. Правда, теперь она может говорить и утверждает, что опознала вас. Мы показали ей фотографию.

— Да никто ее не душил!

— Галина Никитина, значит, перепутала? Это не вы накинули девочке удавку?

— Да Галина пьяная была, мало ли что ей привиделось! А я просто подошел посмотреть, что с девчонкой, почему она там валяется на досках…

— Как вы вообще оказались за кулисами?

— Через запасной вход прошел. Там всех пускали, если скажешь, что на спектакль. В тот день было бесплатно. Я хотел посмотреть, как Оксанка играет. Мне Галина сказала, что у них последний спектакль. Любопытно стало.

Сама Никитина попеременно впадала то в ярость — когда дело касалось Егора, то в тупое отчаяние — когда речь заходила об ее дочери. Она говорила, что сама во всем виновата, что слишком много работает, на дочку нет времени… Но откуда же она могла знать, чем та занимается!

— Егора я убью, если вы его не посадите, — предупредила она, и блеск в ее глазах говорил о том, что женщина ничуть не преувеличивает. — Испортил девчонку, втянул ее в эту уголовщину. Только одно я вам скажу — она не могла никого убить! Украла, может, по несознательности… Вы, ради бога, имейте снисхождение! Безотцовщина, некому было ее воспитывать. Молодая, красивая, пожить ей хочется, а что я могла дать? Только на хлеб да молоко…

Только через два дня бывший комендант согласился говорить. Это произошло, когда ему устроили две очные ставки в один день — с Миленой и Оксаной. Девочка, которая уже вышла из больницы, присутствовала на ставке вместе с матерью. Алла выглядела совершенно ошеломленной, с ужасом слушала свою дочь. Та заявила, что она действительно встретилась с этим самым человеком по его просьбе, чтобы передать ему ключи, оставленные покойной сестрой. Что сестра этого человека боялась и, наверное, знала, что тот ее убьет. Что больше она никогда в жизни с ним не виделась. Последний раз — на спектакле.