Жорж Сименон - Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа

Перед мессой мадам Ланж не заходила на кухню, а сразу обувалась, сидя на последней ступеньке, и когда она закрывала за собой дверь, окунаясь в холод пустынной улицы, колокола звонили к мессе во второй раз.

Утренняя месса была короткой. Должно быть, их было не так много, старух и вдов, одетых в черное, как она, рассредоточившихся по огромному нефу и устремивших взгляды на свечи алтаря. В половине седьмого она уже входила в дом и первым делом, прежде чем снять пальто и шапку, разжигала огонь в печи.

Постепенно дом начинал свою привычную утреннюю жизнь: сначала его наполнял запах горящего дерева и керосина, затем раздавался шум в желтой комнате второго этажа, где Стан Малевич перед тем, как заняться своим туалетом, выполнял гимнастические упражнения для разминки.

Аромат кофе появлялся чуть позже, а еще через несколько минут на лестнице раздавались шаги Луизы.

На следующей неделе Луиза перестала спускаться рано. Как и во все предыдущие зимы, она заболела гриппом, который дал осложнение в виде бронхита и болей в горле. Поскольку мансарда не отапливалась, Луиза не лежала в постели, а проводила дни в кресле, стоявшем возле печки в столовой.

В обычное время там разжигали огонь только для обеда мсье Мишеля и совместных ужинов.

— Вы можете заниматься в столовой, мсье Эли. Здесь вам будет лучше, чем на кухне, а моя дочь не станет вам мешать.

Луиза не капризничала, она была спокойной больной. Мать принесла ей несколько книг из библиотеки квартала, и она читала почти целыми днями, прерываясь лишь для того, чтобы взглянуть на серое небо над белыми стенами двора.

С тех пор как Эли увидел целующуюся пару в темноте, Мишель ничего ему не говорил, не делал никаких намеков на происшествие, но Эли отчего-то был уверен, что тот его видел. Румын иногда смотрел на него с заговорщическим видом, глаза его светились ребяческой радостью, и он словно хотел сказать: «Жизнь прекрасна, не правда ли?»

Он играл с ней, он наслаждался ею, обнажая сверкающие белизной зубы в обезоруживающей улыбке.

Мишель немного знал русский язык и иногда за столом принимался подшучивать над мадемуазель Лолой, которая не могла на него сердиться и хохотала до изнеможения своим странным грудным смехом, пользуясь случаем, чтобы лишний раз коснуться рукой молодого человека.

— Ну вы и шутник! — смеялась она. — Мадам Ланж, он такой шутник! Глядя на него, мне хочется иметь брата, при условии, что он будет таким же.

И хозяйка отвечала:

— Вы уверены, что хотели бы именно брата?

Луиза по-прежнему сидела с отсутствующим видом, продолжая среди всеобщего оживления вести свою личную жизнь, походившую на бесконечные грезы, и Эли уже начал сомневаться, ее ли он видел тогда возле изгороди, прильнувшую к губам румына.

Он хотел бы возненавидеть нового постояльца. Он даже пытался это сделать. Ведь из-за него обстановка в доме стала совсем другой, Эли утратил душевный покой и теперь бродил по дому, как кот, потерявший свой привычный уголок.

Догадывался ли об этом Мишель? Он жил слишком насыщенной жизнью, чтобы обращать внимание на других, и поскольку он был счастлив, все вокруг тоже обязаны были быть счастливыми.

Теперь Эли почти целые дни проводил в столовой наедине с Луизой. Изредка он поднимался на антресоли, чтобы взять очередную книгу или тетрадь. Часто, когда он спускался обратно, она не слышала его шагов и вздрагивала, внезапно увидев его перед собой.

— Я вас напугал?

— Нет. Вы единственный в доме, кто передвигается бесшумно.

— Это потому что я хожу в домашних туфлях.

Его туфли имели войлочную подошву.

— В ботинках вы ходите так же бесшумно. Не понимаю, как вы это делаете.

Он делал это не специально. Это началось еще в детстве. А ведь в его доме в Вильно отнюдь не царила тишина! Он помнил, как не раз пугал так свою мать, которая однажды сказала ему:

— Рыба в аквариуме издает больше шума, чем ты.

Тогда его это расстроило, ибо ему показалось, что это были больше, чем слова. Уже переехав сюда, он как-то остановился на улице, чтобы посмотреть на ребятишек, играющих в шарики. Внезапно они обернулись и, увидев, что он стоит там, где они не ожидали никого увидеть, испугались и бросились наутек.

Если бы он не увидел Луизу в объятиях Мишеля, он бы, возможно, отложил свои ежедневные визиты в библиотеку, чтобы побыть с ней, пока грипп удерживает ее дома.

Теперь все это уже не имело смысла и не приносило ему радости. Мишеля тоже не было дома. Он продолжал каждый вечер встречаться с друзьями, а быть может, с девицами, которых он фотографировал голыми в их комнатах. Лишь изредка Эли казалось, что он видит, как румын и дочь мадам Ланж обмениваются короткими взглядами, но он не был до конца уверен и надеялся, что объятия под дождем были всего лишь случайностью.