Жорж Сименон: Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа

Наклонив голову вперед, обхватив ее руками, Матильда смотрела на зеленое сукно, покрывавшее обыкновенный стол, служивший письменным. Невозможно было понять, размышляла ли она или нет.

Тем не менее иногда перед ее глазами сверкали маленькие белые искорки. Постепенно она сосредоточилась, и белые искорки превратились в дорожку, словно на стол кто-то клал раскрытый пакетик с каким-то порошком.

— Я все спрашиваю себя, будут ли они по-прежнему принимать гостей, несмотря на траур… — сказала Польдина, не прекращая вязать.

Не получив ответа, она не забеспокоилась. Они обе привыкли к разговорам, в которых случались продолжительные перерывы между репликами.

— Правда, Жак уже носил траур по отцу…

Опять молчание. И только тогда Польдина оторвалась от вязания. Матильда больше не обхватывала голову руками. За несколько минут она утратила суровость, стала более человечной.

Она стала такой, какой была всегда, с чуть склоненной головой, с глазами, бросавшими быстрые проницательные взгляды, с губами, пытавшимися обмануть противника едва заметной улыбкой.

— Что с тобой?

— Со мной? А что со мной должно быть?

Голос Матильды тоже утратил суровость и приобрел прежние нежные, слащавые интонации.

— Не знаю… Ты такая странная…

— Ты так считаешь?

Польдина искала в словах сестры причину этой перемены, поскольку мысль о белом порошке, о едва заметных следах на зеленом сукне даже не могла прийти ей в голову.

— Можно подумать, что ты на меня злишься…

— За что мне на тебя злиться? Разве ты мне сделала что-нибудь плохое?

— Нет! Но ты могла подумать…

— Что я могла подумать, например?

— Насколько я тебя знаю…

— Ты плохо меня знаешь, моя бедная Польдина… Ты ошибаешься, как и другие…

Это была прежняя Матильда, такая, какой она была до смерти Женевьевы и даже до смерти Эммануэля.

— Ты говоришь о своем муже?

— Обо всех…

Матильда вновь нашла угрозу, врага. Она вновь нашла человека, которого можно преследовать, ненавидеть.

Матильда испытывала тем большее удовольствие, что таким человеком оказалась родная сестра, та, которая знала ее лучше всех, которая досконально изучила ее методы!

Убирая в мастерской, Польдина нашла мышьяк, о котором они говорили на протяжении последних месяцев. Они спрашивали себя, куда Эммануэль мог спрятать яд, и в конце концов решили, что перед смертью он его выбросил.

Но нет! Следы на сукне свидетельствовали об обратном! И беспокойство Польдины, в руках которой работа уже не так быстро спорилась!

Польдина ничего не сказала. Но не было ли это знаком, что у нее появились задние мысли?

— Интересно, о чем ты думаешь… — спросила Польдина с наигранным равнодушием.

— Я? Ни о чем…

Тем не менее, выждав некоторое время, Матильда добавила:

— Я спрашиваю себя, действительно ли нам нужна служанка. Достаточно, если к нам на два-три часа в день будет приходить женщина и выполнять грязную работу…

— А кухня?

Польдина произнесла это с таким неподдельным удивлением, что слегка покраснела. Матильда это заметила.

— Я сама буду готовить! — отрезала Матильда. — Да. Я уже давно мечтаю готовить, чтобы чем-то заняться…

Это было неправдой! Польдина знала, что ее сестра никогда не выносила кухонных запахов. Она подумала: «Ты в чем-то меня подозреваешь».

А вслух она сказала:

— Мы можем готовить по очереди…

Польдина знала, что делала. Она ждала подтверждения своим мыслям.

— Нет! Либо я занимаюсь чем-нибудь, либо я не занимаюсь…

Они произносили эти фразы любезным тоном, всем своим видом показывая, что хотят доставить друг другу удовольствие.

Женевьева совсем недавно покинула дом. Женевьева, которая сказала:

— Мне интересно, что вы будете делать, тетка Польдина и ты, когда я уйду…

Одной недели оказалось достаточно, недели пустоты, сбивавшей с толку. Даже воспоминания о ней внушали ужас, как воспоминания о пропасти, в которую чудом удалось не провалиться.

Наконец возрождалась жизнь. Изгнанная с первого этажа, где она охватывала всю семью в те времена, когда за столом сидели шесть человек, изгнанная со второго этажа, который покинула Женевьева, она нашла прибежище в мастерской, в которой встречались наедине только две женщины, две сестры Лакруа.

Постепенно с годами агрессивный захватчик, вероятно, доберется до дверей их убежища.

Да и какое будет иметь значение, что овдовевший старик Криспен, вторая дочь которого сбежала с зубным врачом, поселится на втором этаже?