Екатерина Гринева - Муж-незнакомец, или Сладкие сны о любви

Мы мчались по ровной дороге навстречу заходящему солнцу.

– А почему здесь не бывает яркого солнца? – спросила я Ахмада.

– Из-за песчаных бурь, – сказал он, наклоняясь ко мне. – Бури не дает солнцу быть ярко.

Когда он наклонился ко мне, меня обдало терпко-сладким запахом. Невольно я чуть отпрянула назад. Мне показалось, что легкая усмешка мгновенно скользнула по лицу араба. Мы выехали на центральную улицу, cплошь состоявшую из небоскребов. Коробки блестящих, искрящихся в лучах неяркого солнца зданий напоминали мне кусочки сахара-рафинада, окрашенного в разные цвета. По большей части приглушенно-зеленый и матово-синий.

– Улица Шейха Заеда, – торжественно сказал наш гид. – Главная улица города.

Немки громко зачирикали между собой и стали щелкать фотоаппаратами, которые они достали из одинаковых черных сумок, похожих на деловые кейсы.

– Красиво?

Я не сразу поняла, что вопрос относился ко мне.

– Да, – качнула я головой, – красиво.

– А почему ты одна? – спросил араб, понизив голос и наклоняясь ко мне.

– Так получилось.

Я повернула к нему голову и встретилась с взглядом огромных черных глаз, которые, казалось, вбирали, поглощали меня целиком.

Я отвела взгляд первой.

Вскоре мы выехали за город: мягкий бархатистый песок потянулся по обе стороны дороги.

– Приехали?

– Еще ньет. Ты куда-то торопишься?

– Нет. Не тороплюсь.

– Вот и хорошо. Рас-слабь-ся, – протянул он по слогам. – Ты слишком, как это по-русски, скованна. От-ды-хай.

Я действительно была скованна, я действительно была пружиной, готовой выстрелить в любой момент; я не могла ни на секунду отключить голову – я все время думала о Дымчатом, Марине, их ребенке, собственной жизни, с которой я не знала, что делать. Все было устоявшимся, налаженным, пусть меня что-то и не устраивало, но та жизнь была привычной. А вот что будет теперь – я не знала. И это меня здорово пугало и нервировало.

– Прибавить скорость? – спросил он, снова обращаясь только ко мне.

Кивок головой был ответом. Как бы случайно, как бы невзначай, он коснулся моей руки – тяжело, властно, – слишком мимолетно, чтобы это было специально, и слишком ощутимо, чтобы я этого не заметила.

Всего одно прикосновение – и я дернулась в сторону, словно защищая свое пространство от внезапного вторжения.

Но он даже не посмотрел на меня. Машина взревела и понеслась по дороге, рассекая горячий воздух. Стекла на окнах были приспущены, и теплый ветер трепал мои волосы.

Я обернулась. Немки показывали друг другу отснятые снимки. Почувствовав на себе мой взгляд, они дружно подняли головы.

– Гуд, гуд, – и снова склонились над фотоаппаратами.

Ахмад молчал. Он не смотрел на меня, но мне казалось, что он ни на секунду не спускает с меня своего цепкого пронизывающего взгляда.

Его молчание было таким опасно-близким. Воздух стал розовато-красным. Внезапно Ахмад воскликнул гортанным голосом:

– Приехали.

И начались наши скачки по барханам. Мое сердце взмывало вверх, страх, восторг и ужас подступали к самому горлу; перед глазами вздымались ровные волны песка, а потом мы неслись вниз – все быстрей, стремительней, и я на секунду зажмуривала глаза от ощущения, что нахожусь в другой реальности, в другом мире, где нет ничего и никого: только океан песка и белесо-красный диск солнца, который вместе с нами наперегонки нырял в этот золотистый безбрежный океан, окружавший нас со всех сторон.

Наконец джип остановился.

– Сансет, – объявил Ахмад и по-английски что-то объяснил своим спутникам.

Мне он ничего не сказал. Я вышла из машины. Ноги немного затекли, и я наклонилась, чтобы размять их.

– Возьми, – гид протянул мне свои запасные сандалии. – Будьет удобно.

– Спасибо.

– Делать снимки, там – закат, – кивнул он в сторону большого холма, высившегося передо мной. – Красиво! Рас-лабь-ся.

Я пошла на вершину холма. Ноги увязали в песке: мягком, сыпучем, но я все равно шла вперед.

Оказавшись на самой верхней точке, я посмотрела вниз – там стояло три джипа, подъехали еще две машины туристов, люди увлеченно делали снимки и карабкались на холм, чтобы не пропустить закат солнца. Потом я посмотрела на горизонт. Неяркий красноватый поплавок солнца тонул в серебристо-белесом мареве. Я загребла правой ногой песок. Он был теплым, почти горячим; я села прямо на холм и стала пропускать песок сквозь пальцы. Ветра не было, и песок сыпался ровной золотистой струйкой. Был странный покой и тишина: чуткая, осязаемая. Голова стала легкой и свободной. Неслышно рядом со мной вырос Ахмад. Я чуть не вскрикнула, когда он материализовался, как сказочный джинн.