Олег Рой - Тайный шифр художника

– Типа, одна наколка поверх другой, что ли? – предположил Угрюмый. – Знаю, так бывает. Видал такое на зоне. Пацан какой-нибудь по малолетству наколет себе «Люблю Машу». Мальцы ведь не головой – яйцами думают, это еще по науке как-то называется… В общем, башню на бабах у них навовсе сносит, про что дальше будет, подумать не в состоянии. Ну и, понятное дело, через время Маша-то его и бортанет. Зато Глаша пригреет. Так он снова к кольщику бежит – мол, замалюй Машу, да наколи поверх Глашу. Грек, ну чего ты на меня уставился, как доской оприходованный? Сидишь с цигаркой в зубах, как спиногрыз с соской. Ты или закуривай, или где!

– Да, извини…

Я машинально закурил и поднес горящую зажигалку Угрюмому, думая о том, что мой собеседник, пожалуй, прав и попал в самую точку. Уголовник без высшего образования в два счета понял то, что я никак понять не мог – где на картине прячется профиль Елены.

– Получается, это о ней мне тогда Апостол втирал, об этой самой бабе, – заключил Угрюмый, затягиваясь париросой – сигарет он не признавал принципиально. – Видать, сильно он по ней тосковал, раз на каждом из нас ее запечатлел…

– И не только на каждом из вас. – Я решил, что самая пора осторожно подвести его к главной цели нашей встречи. Главной, по крайней мере, для меня. – Он и на других своих картинах ее так рисовал.

– Откуда знаешь? – вскинул брови Угрюмый.

– Сейчас расскажу. – Я выразительно кивнул на официанта, который нес нам водку и закуски.

Когда мы вновь остались одни, я, тщательно подбирая слова и думая над каждой фразой, поведал ему о своей встрече с Маньковским и о картине, висящей в его офисе. О Виктории и хранящихся у нее работах Зеленцова я решил пока умолчать – всегда успеется, а в таком деле, как мне казалось, лучше промедлить, чем поспешить.

– Не исключено, что у него есть и другие рисунки Апостола, – предположил я под конец монолога. – Как думаешь, этот твой фон Бегерит ими заинтересуется?

– Спрашиваешь! – присвистнул Угрюмый, слушавший меня очень внимательно. – То есть я, конечно, не в теме… Может, ему какая птичка уже напела про этого… как его, твоего фэлшера?

– Маньковский. И он никакой не фельдшер, вообще не медик. А что-то вроде экстрасенса.

– Один хрен! – махнул рукой Угрюмый. – Ну да нам с тобой до него и дела нет. Нам бы, для разнообразия, честно бабло срубить. Типа, мы посредники.

– Именно так, – кивнул я. – Думаю, если заказчики готовы довольно щедро по местным меркам платить за одну только информацию, то за наводку на реальную картину они уж точно не поскупятся.

– Это ты дело говоришь, – одобрил Угрюмый. – Лишь бы для них этот Маньковский в новинку был…

Моя идея явно понравилась Угрюмому и привела его в хорошее настроение. До конца ужина он улыбался, шутил и вслух мечтал о том, как будет жить на Крите. Специально выяснял, что недвижимость там недорогая, за сто кусков можно купить приличную виллу. Часть денег он думал вложить в дело, но пока не знал, в какое.

– А еще я яхту хочу, – признался он с томным вздохом. – Хоть маленькую, метров восемь. Ну десять. Люблю море, холера б его побрала, тем более Средиземное. Не чета Охотскому, ох не чета… А уж если у меня побольше бабла будет…

– Может, даже женишься, – ехидно предположил я.

– Может, и женюсь, – почему-то грустно ответил Угрюмый. – Хотя женитьба, Грек, стремное дело. Женишься, а потом будешь ходить с рогами, как у марала в тайге. Не верю я бабам… Им только бы ты деньги давал, подарки дарил да пахал как вол…

Я поинтересовался, не будет ли он тосковать по России.

– А о чем мне скучать-то? – скептически хмыкнул он. – О лагерях? Или о городках на БАМе, которые те же лагеря, только что без колючки?

– Ну… по Москве, например, – предположил я.

– Как раз в Москве меня и закрыли, причем два раза, – парировал он. – Для ностальгии это хреновый повод, как по-моему.

Он отодвинул от себя пустую тарелку и сыто икнул.

– Грек, а езжай-ка и ты со мной, – неожиданно предложил Угрюмый. – Ну, в смысле, на Крит. Здесь-то что ловить? С каждым днем все чернее и чернее. Даже мне, битому-перебитому, жутко от того, какой беспредел прет. Так что бери свою мамзель и вали за кордон. У тебя ведь небось есть мамзель-то, а?

Я вдруг почувствовал, что смутился. Конечно, я тут же вспомнил о Вике… Хотя нет. Так сказать было бы неправильно. Чтобы о чем-то или о ком-то вспомнить, надо сначала забыть – а я ни на минуту не забывал о ней с тех пор, как увидел ее в аллее кладбища.