Олег Рой - Тайный шифр художника

– Да, профессор, – мрачно (в соответствии с легендой) отвечал я. – Хотел увидеть вас незамедлительно. Видите ли, у меня серьезная проблема…

– Я это уже понял, – перебил он. – Но, понимаете, я человек занятой…

Намек был слишком прозрачен, а Маньковский – для художника – чересчур сребролюбив. Впрочем, для экстрасенса и, так сказать, гаранта мировой гармонии, то бишь человека не от мира сего, тоже.

– Я тоже занятой человек, у меня свой бизнес, и довольно успешный, – уверенно парировал я. – Ваша секретарша сказала мне, что сеанс стоит сто долларов, и меня это вполне устраивает. Повторяю – моя проблема слишком серьезна, чтобы можно было ее решить за одну встречу.

– Вот как… – Судя по тону, «профессор» заглотнул наживку. Я буквально почувствовал, как на том конце провода защелкал мысленный калькулятор: Маньковский явно подсчитывал, на сколько сеансов удастся раскрутить денежного придурка.

– Ну-у… Я мог бы сегодня выкроить для вас часок. Вечером, скажем, после семи… – наконец, произнес он.

– Если я подъеду в восемь, вас устроит? – Я подпустил в голос надежды в равной пропорции с почтением.

Еще бы его не устроило! Он согласился с такой поспешностью, что аж дух захватывало.

Я же надеялся, что до конца рабочего дня сочиню какую-нибудь правдоподобную «проблему». В смысле, повод для обращения к экстрасенсу. Но увы. Оставалось надеяться на авось – старинную мантру русских казаков, с которой они брали самые неприступные крепости и которая сидит в подкорке у каждого русского, от грузчика до президента.

Со службы я ушел пораньше, чтобы успеть забежать домой и напялить соответствующий ситуации прикид – новенький клубный пиджак, правда, не малиновый, а синий, а также цепь на шею, печатку на палец и «Сейку» на запястье. Часы были «родными» японскими, достались мне по случаю от Заура (как именно – долгая история), а украшения – поддельными, но смотрелись вполне прилично, как настоящая «голда».

Такси быстро примчало меня на место. Приемная «профессора» располагалась в старом конторском здании неподалеку от Третьяковки. Здесь же, как я узнал от охранника, находилась и студия-мастерская Маньковского – кто бы мог подумать, что он все еще малюет? Впечатление офис производил, как бы это помягче сформулировать, неоднозначное. Лестница на второй этаж нещадно скрипела, а перила шатались. Темноволосая секретарша, сразу взявшая с меня оплату за часовой сеанс, была недурна собой, но отнюдь не сногсшибательна, да и не слишком молода, явно уже за тридцать. Кабинет же, где всем желающим расстаться с деньгами обещали воссоединение с мировой гармонией, напоминал мебельный склад, специализирующийся на сиденьях: кожаный диван (довольно потертый), удобное кресло-бокал нежно-персикового цвета, словно телепортированное из французских каталогов, пара невзрачных кушеток, громоздкий стул с высокой жесткой спинкой, очень смахивающий на киношные судейские «троны». Ну и, разумеется, посреди всего этого – стол с массой потустороннего вида безделушек и комфортное «директорское» кресло, в котором восседал сам «целитель всемирной гармонии».

В общем, типичная обитель для разведения лохов.

– Садитесь, молодой человек, – радушно предложил целитель. – Куда вам удобнее, туда и присаживайтесь.

Я выбрал «судейский» стул – немного сбоку от профессорского стола.

– Спасибо, что приняли, – затянул я унылым тоном. – Я просто не знаю, что мне делать и как жить дальше.

– Вы совершили что-то, что вас гнетет? – проникновенно вопросил он.

– Нет! – «испугался» я. – Почему вы так решили?

– Вы сели на стул, который, как правило, выбирают люди, в чем-то себя обвиняющие, занимающиеся самобичеванием, – снисходительно пояснил он.

Я пожал плечами:

– Нет, ничего такого… дело в другом. – Я откашлялся. – Совсем в другом… Со мной произошла странная, даже дикая история… Я не знаю теперь, что делать. Видел ваше интервью и подумал, что вы сможете помочь. Ведь вы говорите о том, что корень наших бед в том, что в людях нарушена гармония. Это как раз про меня.

Маньковский сочувственно покачал головой:

– Вы так молоды… Может, вы просто не успели ее обрести?

– Не знаю, – честно признался я. – Но до недавнего времени я мог веселиться, мог радоваться жизни, интересоваться чем-то, а сейчас все, что меня окружает и что раньше доставляло удовольствие, стало каким-то черно-белым… ну… как старая фотопленка.

Боже мой, как же я, оказывается, врать-то выучился! Прямо в глаза – и хоть бы голос дрогнул, хоть бы покраснел чуть-чуть. Будь Маньковский действительно экстрасенсом, взял бы меня сейчас за шкирку и выкинул, придав ускорение пинком в соответствующее место. Но – слушает и головой кивает. Да уж, не то что экстрасенсорными способностями, тут даже обыкновенной проницательностью и не пахнет. Любую чушь господин профессор готов проглотить. Если, конечно, за это денег заплатят.