Олег Рой - Тайный шифр художника

Она легко спрыгнула со стола и подошла ко мне:

– Я аморальна, я свободна от условностей и норм общества, но я могу это себе позволить, Феофан. Вся эта так называемая «нормальность» – удел рабов, удел низшего класса, который не более чем биомасса, в которой нет незаменимых. Знаешь, за что я не люблю Россию? Все страны мира в той или иной мере консервативны, но в России консервативность – основной принцип бытия. На протяжении всей истории русские – стадо, ведомое не пастухом, а таким же бараном, как и они сами. Впрочем, не огорчайся: весь мир – это огромная овчарня. Просто овцы разные, одни более дикие, другие более домашние. Впрочем, ладно, оставим… Для этого еще будет время. А сейчас тебя ждет нечто другое.

– Что же именно? – Я очень старался, чтобы мой голос не дрожал.

– Будущее, – загадочно улыбнулась она. – Выбор. Феофан, я хочу подарить тебе выбор.

Что это значит, я не понимал. Но был почти уверен, что выбирать мне придется не из двух зол, а гораздо хуже.

– И что же это за выбор? – спросил я, усаживаясь в кресле и пытаясь принять наиболее уверенную позу. Хотя получалось, подозреваю, не очень-то хорошо. У Маргариты, устроившейся напротив, это выходило куда лучше.

– Немногим дано выбирать, кем стать, – серьезно проговорила она. – Ты можешь выбрать для себя судьбу барана и закончить жизнь шашлыком в желудках пьяной компании, а можешь стать волком. Ну… условно говоря. Сравнение хромает, поскольку волки – животные стайные, а речь у нас о тех, кто ничем не связан. Впрочем, сойдут и волки. Их считают злодеями. Но в чем же их злодейство? Они всего-навсего пожирают более слабых, но ведь такова волчья природа. Они просто не могут не пожирать слабых. А человеческая природа в том, чтобы тяжелым усилием обрести бессмертие, богоподобие, чтобы найти путь и сорвать запретный плод с Древа Жизни. Будешь ли ты и дальше жить в цепях этой самой цивилизации, – слово прозвучало, как плевок, – или все-таки примешь мой дар?

– Откровенно говоря, не понимаю, о чем вы, – честно признался я, но она не сочла нужным ответить.

– Что есть человек? – риторически вопросила Маргарита. – Человек – это животное, обладающее самосознанием, обладающее способностью познавать мир. Зачем ему эта способность? Зачем нужны любые способности? Ради продления жизни. Организм – это машина жизни. Его естественная цель – жить, а главный враг – смерть. Жизнь борется со смертью, как может и как умеет. Но и механизмы смерти вшиты в наше тело. Смерть внутри нас не хочет сдаваться, она борется с жизнью, заставляя организм стареть, болеть и умирать. У смерти есть контроль над всеми системами нашего организма, как и у жизни. Все наши органы – поле боя между жизнью и смертью. И разум тоже. Мы не используем свой разум так, как следовало бы, потому что живущая в нас смерть выстроила в нашем сознании бастионы из условностей и принципов. Сокрушив эти бастионы, получив контроль над важнейшим нашим органом, мы способны победить смерть.

– Фантастика, – буркнул я.

Она расхохоталась:

– Посмотри на меня! Мне шестьдесят три года, Феофан.

Не успел я и глазом моргнуть, как она, как цирковой акробат, прошлась колесом по библиотеке, остановившись у массивной двери, метрах в семи от меня. И торжествующе добавила легким, ничуть не сбившимся голосом:

– Шестьдесят три года, Феофан. Я победила смерть!

– Что же, рад за вас. – Я пожал плечами. – Но при чем тут я? Чего вы от меня хотите? Зачем похитили, привезли в этот замок, ломаете передо мной всю эту комедию с акробатикой?

Это прозвучало грубовато, но, как ни странно, Маргариту моя грубость не задела.

– Ты мне нравишься, – произнесла она таким тоном, каким, возможно, могла сказать о каком-нибудь браслете или платье. Или даже о еде. Пожалуй, вот это самое точное сравнение. – Ты чем-то похож на Андрея. Рост, сложение… И этот взгляд…

Я вспомнил, что то же самое когда-то говорил и Угрюмый. Да и мне самому, когда я первый раз увидел фото Апостола, тоже почудилось некоторое сходство.

– Я заметила это сразу, как только ты оказался впутанным в эту историю, – поведала Маргарита. – Присмотрелась к тебе и решила, что хочу сделать тебя своим… Ну пусть будет другом.

– Своей собственностью, вы хотите сказать, – уточнил я, демонстративно дотронувшись до ошейника.

Она хрипло рассмеялась.

– Можешь называть это как хочешь. Но теперь, когда наше сотрудничество закончено и ты здесь, я собираюсь сделать тебе щедрый подарок. Как насчет вечной молодости, Феофан? Богатства? Свободы?