Сэм Льювеллин - Расчет вслепую

Опять утро. Телефон разбудил меня в восемь. Эми. Я чувствовал себя одуревшим и совсем не в форме, чтобы противостоять ей.

— Что тебе нужно? — сказала она.

— Хотел с тобой поговорить.

— Я к твоим услугам. Не можешь ли побыстрее? У меня есть гораздо более важные дела.

Я все еще не совсем проснулся и не мог придумать, как потактичнее сказать то, что собирался. Но все-таки я спросил:

— Послушай, Эми, я хотел узнать, что ты делала в Кинсейле?

Я услышал шум ее дыхания и легко смог представить напряженную лисью мордочку Эми.

— Не понимаю, о чем ты?

— Ты была в Кинсейле.

— Кто это сказал?

— Я говорю.

— Занимайся своими чертовыми делами.

— Эми, я пытаюсь выяснить, что случилось с «Эстетом».

— Я полагала, что это уже всем известно. Особенно тебе, — сказала она. — Ты видел «Дейли пост»?

— А что там?

— Прочти и узнаешь. О-о, они доберутся до тебя, слышишь ты, ублюдок?

Трубку она положила явно с треском. В ушах у меня еще звучал голос Эми. Она, без сомнения, мечтала погубить мою карьеру. Но так ли сильно, чтобы совершить диверсию?

С дурным предчувствием я оделся и выбрался из дому.

Я понял, что дела плохи, по тому, как на меня посмотрел старик Джордж Мадиннис в своей лавке. Но до какой степени плохи, не знал.

Заголовок в «Дейли пост» гласил: «Лодка №2 избежала гибели», и далее продолжался весьма односторонний разбор биографий — моей и моих гостей. Алек Брин и Фрэнк Миллстоун были на пути к тому, чтобы стать общественно значимыми фигурами, и «Пост» обошлась с ними с обычной для нее подхалимской почтительностью. Но ко мне это ни в коей мере не относилось. Здесь у них не было ни малейших угрызений совести. Новая авария, писала газета, подтвердила подозрение, что мои рули (непонятным способом им удалось придать оттенок чего-то неспортивного этому предмету) представляют собой опасность для общества. Рассказывалось подробно, как репортер, пытаясь разыскать меня, выяснил, что я остановился в отеле «Шэмрок» с женщиной по фамилии Эгаттер. А известно, что я не женат. Та же история повторялась в большинстве других газет с различной степенью резкости, некоторые процитировали высказывание Просероу, что он больше не желает меня видеть и встретится со мной только в суде, где собирается предъявить мне счет и отобрать у меня последний пенс. Насколько я мог судить, единственное благо заключалось в том, что, когда суд присудит мне заплатить издержки, я уже буду полностью разорен. Хьюго всегда считал, что газетные сообщения — это всего лишь пустая трепотня. Мне его ужасно не хватало, поскольку я обнаружил, что слишком всерьез воспринимаю напечатанное.

Пока я изучал кипу газет, телефон беспрерывно звонил. Большей частью это были репортеры. Я сумел отделаться от них, прикинувшись, что я — это не я. У последнего звонившего, однако, манера говорить была не похожа на репортерскую. Его голос звучал веско, без наглости или заискивания, присущих газетчикам.

— Я бы хотел поговорить с мистером Эгаттером, — сказал неизвестный.

— Кто говорит?

— Полицейский инспектор Неллиган, Плимутское отделение уголовного розыска.

— В связи с чем?

— Я бы предпочел говорить с мистером Эгаттером.

— Это я.

— А-а. — Последовала пауза. — Могу я заскочить к вам?

— Если хотите.

— Через десять минут, — сказал полицейский, — если это удобно. — Хотя прозвучало все так, словно ему совершенно безразлично, удобно мне или нет.

— Пожалуйста, — ответил я.

Я позвонил своему адвокату и попросил его просмотреть газеты с целью определить, нет ли там чего-нибудь, что можно расценить как клевету. Он ужаснулся, поняв, о каких суммах идет речь. Я пошел повидать отца, тот смотрел по телевизору международные соревнования по крикету и пощипывал себя за нос. Он не узнал меня. Сестра Боллом сказала, что он очень плох.

— Сегодня он обделался, — объявила она.

— Но это не так уж необычно.

Она поджала красные губки.

— Э... мистер Эгаттер, — спросила она, — не знаете ли вы случайно, когда я могу ожидать получения жалованья?

— Извините, — сказал я. — Совершенно забыл.

Она выдала точно отмеренную порцию запачканных помадой зубов над накрахмаленным бюстом, и частицы пудры просыпались на ее небольшие усики.

— Ничего, — сказала она. — Я знаю, у вас много забот.

На столе рядом с чашкой кофе лежал экземпляр «Дейли пост». Я выписал чек на огромную сумму и ушел. Когда я вернулся на свою половину, телефон вновь трезвонил. Сняв трубку с рычага, я обложил аппарат четырьмя подушками. Был полдень. Обычно во время ленча я не пью, но утро, подобное сегодняшнему, заставило бы и Иова [40] выпить. Я достал пиво и сел, вновь просматривая газеты и делая усилия, чтобы мне не стало совсем плохо.