Вирджиния Коффман - Тайна Голубых Болот / Из сборника «Замок в лунном свете». /

С удивлением прочитала я имя на фарфоровой тарелке, найденной в старом чемоданчике. Такие тарелки с росписью были очень популярны на рубеже нового столетия. Многие художники-любители занима­лись этим ремеслом. Роспись на фарфоре, который я держала в руках, была сделана Габриэллой Брендон, моей последней хозяйкой. На тарелке был изображен ее родной край. Над поразительно голубым ландшафтом висели тяжелые дождевые тучи.

Был туманный июньский вечер 1815 года. Еще несколько часов назад я была заключенной и ожидала пересмотра моего дела в лондонском суде присяжных. Меня обвиняли в непреднамеренном убийстве молодой миссис Брендон, моей хозяйки.

Было удивительно снова ощутить себя Ливией Рой. Я только достигла своего двадцатипятилетия и смотрела в будущее довольно скептически. Еще будучи заклю­ченной, я ухаживала за престарелыми и сиротами.

Это были отверженные.

Они находились в нашем заведении потому, что для этих беспомощных, никому не нужных существ не нашлось другого места. И сейчас, когда я думала об этих достойных сожаления несчастных, мне было жаль покидать их.

Я хотела заботиться о них, взаперти ожидающих своей смерти или места в приюте, — лишь бы у меня самой был хоть какой-нибудь заработок.

Стоя в кабинете директора тюрьмы, я все еще продолжала держать в руках расписную фарфоровую тарелку, размышляя, что с ней делать, как вдруг она распалась на две неравные части. С облегчением я отбросила их в кучу ненужных вещей.

Дребезжащий звук сделал наступившую в комнате тишину почти осязаемой, лишь в отдаленных камерах раздавались приглушенные звуки.

Сочный, раздраженный старческий голос принадле­жал Анни Медруф, которая наверняка пыталась снова рассказать всему свету тайну бракосочетания наследного принца с бедной госпожой Фицхерберт. Жалобные рыдания, переходящие в стоны, резко прекратились.

Неожиданно я вздрогнула. Или мне просто показа­лось, что у карниза раздался какой-то щелчок?

Стоны наверняка издавал командор Мервин Вильберфорс. Это был девяностолетний джентльмен с довольно обычной жизненной историей. Все еще цвету­щий, живой, молодящийся старик попал в сети к своей экономке, старой деве Милли Пендит. Мисс Пендит некоторое время вела себя очень тихо, пока не прибрала к рукам все несметное состояние престарелого джент­льмена. А когда командор распознал ее намерения, его душа не перенесла такого удара. Милли засунула его за решетку, утверждая, что у командора нет никаких средств, и он уже не в состоянии заботиться о себе самостоятельно.

Где-то залаяла собака. Может быть, сбежал заклю­ченный? У садовника было два огромных бульдога, которые начинали неистово лаять, стоило кому-нибудь их потревожить ночью. Инстинктивно я с опаской оглянулась вокруг. Помещение с высокими потолками и темной мебелью, рядами книг в кожаных переплетах на полках как бы способствовало тому, что бы напугать боязливую душу. Я напряженно прислушалась. Или это скрипнули половицы в коридоре?

В тусклом свете свечи я осторожно подошла к двери и медленно открыла ее. Осторожные движения только усилили панику в душе.

В коридоре было совершенно темно. Когда мои глаза несколько привыкли к темноте, я разглядела в конце коридора массивную стальную дверь, отделяющую служебные и жилые помещения от камер. С бьющимся сердцем я сделала несколько шагов вперед, но не увидела ничего подозрительного.

Как я мечтала последние десять месяцев побыть в тишине и одиночестве, а тут вдруг испугалась царящей вокруг меня тишины. И почему я медлила вернуться обратно в кабинет директора? Чего я опасалась?

Когда я снова вошла в кабинет, то сперва не обратила внимание на некоторые изменения. Я сразу же пошла к письменному столу, намереваясь продолжить разби­рать мой чемоданчик, как вдруг замерла на полпути. Кто-то прошел в комнату во время моего отсутствия. В темном углу явно что-то шевелилось. Зверь?

Я попыталась успокоиться и оценить грозящую мне опасность. То, что таинственный посетитель прятался, показалось мне дурным предзнаменованием.

Удивительным образом мне удалось приветливо улыбнуться маленькому старому человеку, который прятался в складках пыльной портьеры. Его тусклые глаза тупо уставились на меня в то время, как дряхлое тело слегка покачивалось из стороны в сторону. С тех пор как мы скромно отметили в камере его девяносто­летие, командор Вильберфорс как бы впал в воспоми­нания о тех днях, когда он был знаменит и богат и потерял все это. Казалось, он заново переживал героические подвиги в ходе бесконечных войн с Французской Республикой, а позже с наполеоновской империей. В последнее время он перестал с кем-либо разговаривать. Его мутно-карие глаза оживали, лишь когда в разговоре упоминалось имя Милли Пендит.