Фернандо Льобера - Девятый круг

Через год после смерти матери они вернулись в Лиссабон, и Себаштиану прожил там два года, предоставленный сам себе, под ненавязчивым и необременительным присмотром дальнего родственника. В пятнадцать его отправили в школу-интернат в Лондоне. О том периоде своей жизни он сохранил мало воспоминаний: английская еда, которую он так никогда и не полюбил, какой-то приятель, чье имя уже давно забылось, и каникулы в Сотогранде, в доме бабушки и дедушки. Университет и его первая работа прошли в семье незамеченными. Затем отец умер. Из родных у Себаштиану остался один Орасио Патакиола, двоюродный брат матери. Дядя был человеком необыкновенной душевной щедрости и не скупился на проявления любви и теплоту, чего Себаштиану так не хватало в отрочестве.

— Себаштиану Сильвейра.

Себаштиану удивленно вскинул голову и вопросительно посмотрел на обратившегося к нему прохожего. Лицо показалось знакомым, но имя Португальцу вспомнить не удалось.

— Рад встрече, — заявил субъект.

Он был маленького роста, тощий и неприятный. Выступавшие острые скулы сообщали ему сходство с оголодавшей крысой, вернее, хорьком. Он произносил слова в нос, как при сильном насморке. Выраженный андалузский говор выдавал уроженца юга.

Себаштиану развел руками, извиняясь:

— Прошу меня простить, но я не помню вашего имени. — Он улыбнулся, чтобы сгладить впечатление от своей забывчивости.

— Гарри Альварес, — представился тот. Замолчав, он поспешно выхватил из кармана пальто грязный носовой платок и чихнул, содрогнувшись всем телом. Отвернуться или прикрыть платком нос он при этом не позаботился. Себаштиану отодвинулся от невежи на шаг. Тот высморкался и продолжал: — Да, представьте, мы познакомились несколько лет назад в связи с тем громким делом о террористах в Мадриде. Я работаю в журнале «Конфиденсиаль». — Он широко улыбнулся и, преодолев разделявшее их расстояние, слегка хлопнул Португальца по плечу. Себаштиану выругался про себя.

— Теперь припоминаю, — сухо заметил он. Репортер вел колонку криминальной хроники и надоел Себаштиану до смерти, когда Сильвейра участвовал в задержании боевиков террористической группировки. Хроники Альвареса славились больше сенсационностью, нежели профессионализмом; правды в них содержалось куда меньше, чем вредных домыслов и преувеличений. Вроде бы журналист был родом из Гибралтара.

— Редкостная удача, что мы наконец встретились. Мы ведь тысячу лет не виделись. Надеюсь, вы не держите на меня зла?

Он осклабился, обнажив пожелтевшие от табака зубы. Себаштиану напрягся, понимая, к чему клонит репортер.

— Нам не о чем разговаривать, сеньор Альварес, — ответил он, подготавливая почву для отступления.

— Я видел вас вчера на пресс-конференции.

Себаштиану, не отвечая, смотрел на репортера и ждал, что последует дальше.

— Буду откровенен, — сказал тот, вытирая нос мокрым платком. — Мы встретились не случайно. Я освещаю это дело о серийном убийце в журнале, и меня заинтересовало ваше присутствие в зале. Погодите…

Репортер поспешил заступить дорогу Себаштиану, который сделал попытку улизнуть со словами:

— Прошу прошения, но я спешу.

— Только одну минуту, я все объясню, — настаивал Альварес. — В столице объявился маньяк, и это сенсация. Я разговаривал с комиссаром Гонсалесом, и мне хотелось бы… — Его опять скрутила судорога, так что в горле заклокотало, и он оглушительно чихнул. — Извините… Я говорил, что мне хотелось бы знать вашу точку зрения.

Себаштиану сделал удивленное лицо.

— Мою? Следствие ведет полиция. При чем тут я?

— Я не намерен вам докучать. — Не подлежало сомнению, что он сделает это не задумываясь. — Но меня не проведешь. Если профессор Сильвейра объявляется в зале, где проходит пресс-конференция по поводу серийных убийств, а затем разговаривает с офицером, возглавляющим расследование, и его помощником и удаляется в сопровождении агента спецслужбы, — репортер перевел дух, — логично предположить, будто происходит нечто серьезное, не так ли?

— Повторяю, делом занимается полиция. Я в стороне. Ничем не могу помочь.

— А может, не хотите, — зловеще прошипел Альварес.

Себаштиану пожал плечами.

— Сожалею, — сказал он и двинулся прочь.

— Мне ужасно не хотелось бы ставить в известность Гонсалеса, что вы давали мне интервью.

Температура воздуха, казалось, понизилась еще на несколько градусов, хотя и так было довольно холодно.

— Что вы сказали? — переспросил Себаштиану. Выражение его лица сделалось угрожающим.