Фернандо Льобера - Девятый круг

— Завтра мне придется уехать. Я вернусь в Мадрид дня через три, а точнее, во вторник днем. Если хотите, встретимся вечером.

— Мой дом — нейтральная территория, — сказал Себаштиану. — И в нем достаточно места, для всех хватит. Я предлагаю собраться у меня.

Ночь плавно перетекла в утро следующего дня. Уже давно Себаштиану не чувствовал себя таким бодрым: новое расследование в родном городе, теплое, дружеское участие Морантеса и земная чувственность Беатрис подействовали на него сильнее стимуляторов.

— Замечательно, — одобрил Морантес.

— Что? — переспросил Себаштиану. Он прослушал.

— А то, что я в восторге, Ромео. И что ты витаешь в облаках. И что завтра мы встретимся.

Так завершились сутки — чуть затянувшимся поцелуем в щеку и вызовом такси.

В тот вечер старик вернулся домой поздно. Его переполняла усталость и одолевала боль, засевшая в висках и лишавшая его присутствия духа. Он медленно поднимался по лестнице дома в Латинском квартале, отдыхая на каждой площадке, пока не добрался до пятого этажа. Лифт уже много лет не работал, и никто не позаботился его починить: табличка, болтавшаяся на ручке дверцы, давно пожелтела от времени. Как будто у жильцов были деньги, чтобы привести в чувство древнюю развалину!

Он вошел в свою комнату, пересек ее и замер у окна. Тусклую лампочку на потолке он зажигать не стал. Капли дождя катились по стеклу, сливаясь в ручейки и речушки, стекавшие на карниз. Потертый диван занимал половину комнаты, рядом стояли обшарпанный деревянный стол и пара колченогих стульев. Телевизор скончался от старости несколько месяцев назад, но радио еще подавало признаки жизни, транслируя новости, обильно разбавляя их треском статического электричества.

Старик осмотрелся вокруг: эту дыру он снял полгода назад с условием, что не будет показываться тут днем, когда сарай превращался во временное логово для местных доминиканских шлюх. Каждое утро здоровенный негр будил его, барабаня кулаками в дверь, пока та не начинала трещать под градом ударов, угрожая сорваться с петель. По крайней мере потаскухи были чистоплотны: они держали постельное белье в шкафу и обычно прибирали комнату перед его возвращением.

Он благословлял службу социальной защиты, которая совершенно бесплатно поручила его заботам чудотворца. Человека, который взялся его вылечить. Спасителя.

С плаща до сих пор капала вода, но старик не стал раздеваться. Холод стоял зверский. Он прикрыл глаза и слепо уставился сквозь стекло на внутренний двор, слабый свет, падавший из соседнего окна, и облупившуюся картину на фасаде дома напротив. Сонмище лиц, мертвенно-бледных, глумящихся, было тут как тут, отражаясь в стекле. Они являлись ему во сне, в ночных кошмарах, в лужах на асфальте, словно привидения, не смирившиеся с тем, что обитают в мире ином. Лица, искаженные гневом. Они дожидались его, и он знал, что есть только один способ избавиться от них. Ему стоило усилий признаться в своих тайных помыслах, но доктор отнесся к его словам очень серьезно: «Чрезвычайно важно, чтобы ты не убегал от них, — так он сказал. — Они олицетворяют твои страхи. Это твоя внутренняя ярость рвется наружу. Они часть тебя, но ты не должен им позволить одержать над собой верх. Мы будем бороться против твоих лиц вместе», — обещал он. Доктор знал, что делать.

Старик шагнул к батарее и пощупал ее: она была теплой.

Из кармана плаща он вытащил лист бумаги. Тотчас швырнув листовку на пол, точно она была заражена спорами инфекционной болезни, он отпрянул. Глаза его выкатились из орбит. Будь проклят арабский иммиграционный центр в квартале Чуэка и его религиозные памфлеты.

Старик явился туда в девять вечера, надеясь, что церемония уже закончилась. Ему требовалось сориентироваться на местности, уяснить сложность задачи и заодно перекусить, но служитель культа запоздал. «Служитель культа, аятолла, или как там его, но уж точно не священник», — подумал старик. Худой мусульманин с густой бородой и в огромных очках в черной роговой оправе. Очки соскальзывали с переносицы в течение всей службы. Старика выводило из себя, что иноверец ежеминутно поправлял их, водворяя на место. Его тело утопало в складках просторного коричневого балахона dish-dasha, [49] Дишдаша — традиционная мужская одежда арабов, представляет собой широкую длинную рубаху с длинными же рукавами. доходившего ему до пят. Пресловутый центр полностью занимал здание, расположенное на задворках Гран-Виа. Это грязное строение с темными окнами, забранными металлическими решетками во избежание вандализма, служило приютом обездоленным, а также центром информации для тысяч нелегальных иммигрантов, наводнявших город.