Шота Горгадзе - Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката

Мухи взлетают, мириады маленьких крыльев бьют воздух, этот звук, прерывистый и неприятный, сопровождается мелодией…

…будильника. Будь проклят тот, кто его изобрел. Благословен и проклят.

Я выхожу на кухню, на столе завтрак. Душ, кофе, ем завтрак, пью горячий, ароматный кофе. Беру в руки недогаданный кроссворд-акростих, забытый женой на столе.

Замираю.

И проливаю кофе.

Схватить пальто, ключи, вниз по лестнице. Открыть машину. Достать книгу. Акростих.

«Лишь», «Если», «Вина», «Иностранный», «Нет».

ЛЕВИН.

Говорят, что мудрость — это умение выбирать себе знания.

Правду говорят. Знание необратимо. Оно с тобой навсегда. Выбирать его нужно тщательнее, чем невесту. Я сейчас не об образовании, которое, конечно, необходимо. Я о том самом многом знании, в котором многие печали.

А сомнений и того больше.

Левин? И что Левин? На кой черт миллиардеру убивать своего же адвоката? А если есть резон, зачем нужна тогда была вся эта свистопляска с моим показным наймом, с этой беготней вдоль и поперек, вся эта театральность с гримировкой трупа и вообще моим во всем этом спектакле участием, если можно было просто взять и убить ?

Но зачем? Почему? Какой тут мотив?

А Плетнева — тоже Левин?

Или нет, Полозов. Да. Точно. Он всех убивает по указке свихнувшегося магната. Да. И еще они вампиры. Нет. Оборотни. Один в погонах, второй с миллиардами, они жаждут в итоге править миром. А вся эта кутерьма — лишь этапы секретного плана по уничтожению существующего миропорядка, и гадать сейчас не стоит, все равно не угадать, это слишком сложно для простого адвокатишки.

Я лежу в офисе. На столе. Не работаю. Просто лежу. Никогда раньше не лежал на столе, а сейчас лежу. Не то чтобы я даже думаю о чем-то конкретном. Так… лежу. и все. Смотрю в окно. За окном идут люди. Идет жизнь, куда-то вперед и мимо меня.

А я лежу, как та Черепаха. Долго я буду так лежать? Нужно же что-то делать. И не просто «что-то», а что-то прямо-таки срочное, важное такое что-то. Это — ясно. Понятно. Очевидно. Не ясно, не понятно и не очевидно, что именно делать.

И честно говоря, делать ли — тоже не очевидно. Я встаю со стола, чтобы налить себе коньяка. Наливаю. Выпиваю. Беззвучно моргает интерком. Я игнорирую. Тоже впервые, оказывается, это такой кайф — пить коньяк среди бела дня в собственном офисе и смотреть на то, как ты кому-то нужен, и ничего не делать.

Хороший коньяк, gran cru. «Гран крю», елки-палки. Смешно звучит. Один мой клиент пил исключительно французский коллекционный коньяк «Людовик 13» ценой в 130 000 рублей за бутылку и запивал его pepsi. Представляете лица виноделов из этого самого гран крю, узнай они, а не дай бог и увидев эдакое зрелище?

Я ложусь на стол, подкладываю под голову УК РФ. Интересно, можно ли сказать, что я попрал законность?

Звонит мобильный. Давно уже. Прям надрывается. Я не отвечаю. Я лежу на столе и пью коньяк.

Телефон не смолкает. Я достаю его ногой и стараюсь подтолкнуть поближе к руке: ни за что не встану со стола. Мне удается это, 27 непринятых вызовов за последний час: три от жены, остальные с одного и того же незнакомого номера. Ого. Много. Даже смешно. Хороший коньяк.

Хочу отложить телефон, но в этот момент на экране высвечивается тот самый незнакомый настойчивый номер. Почти автоматически я беру трубку.

— Алло…

— Шота Олегович! — чуть не кричит трубка.

— Да, слушаю вас…

— Это Лена.

— Лена?

— Ну, собрание, помните…

— Собрание?

— Я еще печенье…

— Лена! Да, точно! У меня еще вся машина потом печеньем пахла! — радостно сообщаю я.

— Шота Олегович, нам нужно поговорить. Это срочно. Очень срочно.

— Правда? Давайте завтра, Лена…

— Нет.

Я даже растерялся. На мгновение.

— Я никуда не поеду, Лена. Если вам есть что сказать, приезжайте ко мне…

— Это касается Левина.

— Даже так…

— Даже. Адрес вы знаете. Приезжайте один. Я вам все расскажу…

Я вздрагиваю: Плетнев говорил то же самое. Тем же тоном.

— …при встрече. Будьте через час… пожалуйста.

Гудки отбоя. Я кладу трубку. Это Ленино «пожалуйста» так же вяжется с общим Лениным тоном, как плюшевый мишка с оружейным магазином. Но, похоже, она уверена, что приеду.

И нарастающая внутри злость на самого себя вернее всего указывает на то, что она права.

Я сижу в такси, а Москва уплывает мимо, куда-то назад.

Во мне плавно плещется коньяк. И мысль. Одна. Возможно, даже одно от другого зависит. В смысле, я бы и внимания на эту мысль не обратил и никогда бы себя на ней не поймал, если бы не коньяк.