Шота Горгадзе - Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката

И я оказался прав.

Через сутки дело стало громким. Пресса рвалась за комментариями, семья хотела вернуться в город, и мне еле удалось ее отговорить.

Мне пришло новое письмо с угрозами, и на этот раз его экспертиза, как и экспертиза предыдущих, не дала никаких результатов: бумага, какую можно купить в любом магазине, клей — то же самое, работали аккуратно, в перчатках и с пинцетом. Ничего.

Тупик.

Я обжаловал приговор суда. Слушание назначили на удивление быстро — через месяц.

Левин на это время уехал за границу, опасаясь повторного покушения.

Я написал заявление в полицию, где высказал свои подозрения по поводу Сергея Топоркова — революционера-антикапиталиста. С этого момента писем больше не было.

Это был мой последний месяц в живых. Знай я это раньше, я бы прожил его по-другому, я же провел его так, как проводит 99 % постоянно надеющихся на лучшее людей: за работой.

Ко дню окончательного заседания вышестоящего суда по делу Левина я был готов к нему так, как готов может быть только АдвокатЪ — от А до Ъ.

Тот день в суде слился для меня в поток перерывов, кофейных пауз, каких-то прерванных разговоров, телефонных звонков, неоконченных действий.

Я не закончил разговор с женой. Я позвонил было матери, но мне позвонили по второй линии, и я отвлекся. Я приехал в суд за час до начала заседания и за этот час ожидания встретил трех людей, которых не видел больше десяти лет. Все было наскоро, суетно, мелко, раздроблено и неопределенно. Все было не завершено. И что-то мешало мне закончить, завершить, поставить точку хотя бы в одном из множества крохотных суетных делишек, на которые при прочих равных мы не обращаем никакого внимания, но которые оказываются вдруг так важны в той картине мира, которую мы будем вынуждены рассматривать в ближайшем будущем. Будущем, о котором еще не догадываемся.

— Кто вы такой?

Я слышу свой голос со стороны. «Лыжник» молчит. Молчит и улыбается.

— Что вам нужно?

Оказывается, смерть — это совершенно не больно, только немного звенит в ушах.

Нет. Сильно звенит в ушах. Разве так сильно должно звенеть в ушах после смерти?

Я открываю глаза.

Вижу грязные черные ботинки.

Пистолет лежит рядом с ботинками.

Я лежу рядом с пистолетом и со всей ясностью неожиданно избежавшего смерти человека понимаю, что сегодня с утра, еще до того, как, заглянув на чашку утреннего кофе в свой любимый ресторан, я узнал, что неделю назад некто NN заказал на вечер этого дня банкет на двести персон, несмотря на то что он никак не мог, не должен был знать, что в ходе четырехчасового заседания Московского городского суда судья Ирина Врушева вынесет ему, NN, обвиняемому в заказном убийстве, оправдательный приговор и освободит прямо в зале суда, еще до того, как, приехав вечером в свой офис, я потеряю сознание от удара по голове и очнусь примотанным к стулу изолентой, еще до того, как человек в идиотской лыжной маске направит мне в лицо пистолетный ствол, до того, как я пойму, что сейчас умру, до всего этого я был совершенно уверен в том, что закрыл террариум.

Держать террариум закрытым — прямая обязанность каждого владельца тигрового питона. Мне уже случалось нарушать ее, и тогда уборщица Зульфия, в случае если видела крышку незапертой, всегда звонила мне в страхе и отказывалась убирать кабинет, ссылаясь на то, что «шайтан опят на сивабоде».

Человек в лыжной маске лежит на полу, половина его тела скрыта от меня столом, его ноги в грязных ботинках судорожно скребут пятками по полу, оставляя след на паркете. Он даже не пытается дотянуться до пистолета.

И я знаю почему. Дверь приоткрывается достаточно для того, чтобы открывший мог заглянуть в комнату.

— Эй… — Голос меня не слушается, я закашливаюсь. — Эй…

Дверь мучительно открывается полностью, и на пороге таинственным призраком возникает ночная уборщица Зульфия.

Зульфия на меня не смотрит.

Зульфия смотрит куда-то за стол, где происходит что-то, скрытое от моих глаз, но, видимо, страшное настолько, что даже смуглое лицо Зульфии выделяется бледным пятном на фоне коридорной тьмы.

— Чиловэка ест…

— Зуль…

— Тывар паганы ест…

— фия… послушайте…

— Шайтан…

— Зульфия!!!

Пожилая женщина наконец отводит взгляд от так напугавшего ее зрелища и с трудом фокусирует его на мне.

— Зульфия, пожалуйста, посмотрите на меня. Подойдите к столу. Возьмите со стола нож для писем… Тот, маленький, с серебряной ручкой… Так… прекрасно. Подойдите ко мне…