Шота Горгадзе - Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката

— Здравствуйте. Почему?

— Ну… вы… такой.

— Звездный… — усмехается Сережа. — Как войны. Меладзе уже развели?

Я игнорирую.

— Скажите, Гарри… Простите, вас ведь зовут Гарри?

— Да.

— Насколько я понял, вы предлагаете печатать свои деньги взамен правительственных.

— Не взамен! — снова вскидывается Сережа. — Это будет параллельная эмиссия.

— Пусть так. Так или иначе вы намерены обеспечивать их временем, потраченным людьми на их обеспечение…

— Как вариант. Но лично мне эта идея не по душе.

— Чем же тогда вы намерены обеспечить свою новую, никому не известную валюту? Если вам кажется, что люди, состоящие в системе Банка Времени, будут ограничены самой системой, то так оно и есть: любая система — суть набор ограничений. Неограничен один лишь хаос. Который вы, по-моему, как раз и предлагаете.

Хочешь узнать человека? Говори о том, что ему интересно. Гарри с трудом кладет руки на стол, глаза его загораются.

— Банк Времени создается на основных допущениях (Гарри считает, отгибая пальцы, как это делают американцы). Первое: мы все обладаем ценными качествами; второе: некоторые работы не имеют стоимости; третье: помощь действует лучше, если она обоюдная; четвертое: мы нужны друг другу в социальной сети; и пятое: каждый человек имеет значение. И конечно, добровольность, благотворительность, взаимность, практичность, социальная направленность…

Гарри смотрит на меня — понимаю ли. Я понимаю.

— Это все прекрасно. Если в условиях финансового кризиса время — пусть и с натяжкой — еще можно рассматривать как альтернативный эквивалент стоимости, то в обычное время предлагаемая тобой система непременно станет давать сбои, и уж во всяком случае текучка участников будет огромной.

— Но есть и плюсы. Например, добровольность…

— Хм…

— В любом случае есть варианты получше.

Сергей снова встает к столу, как будто он в казино, и ему сейчас нужно будет делать ставки.

— Какие?

— Биржу Времени. Не Банк.

— Опять же, допустим. В любом случае у меня еще только один вопрос. Последний.

Гарик и все присутствующие ждут молча. Черт. Да прямо Карамазов с заговорщиками.

— Что вы намерены делать с несогласными?

— Их не будет!

Это Сергей, разумеется. Я оборачиваюсь к Сергею.

— И куда же они денутся?

— Идея, конечно, должна укорениться в головах…

— Но вам некогда ждать…

— Да!

Гарик негромко ударяет рукой по столу.

— Сергей…

— Что? — Сергей вошел в ту фазу раздражения, когда, даже оказавшись на рельсах напротив несущегося на тебя поезда, проще наорать на него, чем отойти в сторону.

Говорит Гарик.

— Несогласные смогут пользоваться правительственными деньгами. И вообще любыми деньгами по своему выбору. Или же, если таковых нет, они вольны будут выпустить свои.

— Это я понял. А вот вы меня нет, мой вопрос: что будет с теми, кто не примет вашей системы в принципе? Не примет ни ее благ, ни ответственности, ни условий. Ну вот он такой глупец. Никогда. Ни за что. Что бы вы ни делали. И что же вы будете делать?

Гарик молчит и смотрит на меня. Все делают то же самое.

— Лес рубят, щепки летят, — киваю я. — То есть головы. Любая идея так или иначе несет в себе недостатки. Это я способен понять. Я также способен понять, что вы не обязаны церемониться с противниками своих идеалов и накидывать платок на каждый рот: каждому своя дорога, цель и средства ее достижения. Вы не поверите, но я также вполне способен увидеть разумное и полезное в том, что группа молодых людей увлечена идеей, которая витает в воздухе: современная монетарная система, несомненно, устарела и не соответствует больше — если вообще когда-либо соответствовала — растущему самосознанию мыслящего человека. Это очевидно как законодателям моды на деньги — частным совладельцам ФРС США, так и всем, кто смотрит дальше своего носа. Однако там, за этим самым носом, может начинаться мир настолько отличный от вашего, что единственно важным вопросом, которым стоит задаваться в контексте новой благой вести, которую вы принесете людям, станет вопрос, готовы ли вы убить за нее? Чтобы не быть голословным, предлагаю перейти к опытам на людях.

Я бросаю на стол конверт.

— Ваша работа?

Я слежу за лицом Гарри.

Какое-то время тот продолжает смотреть и молчать, затем, подкатив коляску вплотную к столу, берет конверт почему-то обеими руками: одной рукой он подгребает конверт к другой так, будто пальцы рук его не слушаются. Даже это простое движение стоит Гарри многих усилий, и только теперь я понимаю, насколько изломано болезнью его тело. Никто не помогает Гарри.