Нил Олсон - Икона

— А почему я должен молчать? Мной теперь уже нельзя командовать. Мне уже и бояться нечего, и скрывать нечего. — Он глубоко вздохнул. — Я проклят и скоро увижу твоего ублюдка-братца в аду, где он сейчас уже горит.

Действие последовало мгновенно, помимо его воли. Грохот и вспышка выстрела наполнили часовню. Голова Косты откинулась назад, и стена позади него покрылась алыми брызгами, как будто художник-абстракционист решил придать яркости наполовину выцветшему изображению святого на стене. Еще долгое время после этого в ушах Элиаса стоял звон. Дни, недели. Он уронил руку, сжимавшую горячий пистолет. Он понял, что его провели; наверное, понял это еще до того, как выстрелил. Они вдвоем придумали эту игру с провокацией, чтобы получить возможность избежать того, что могло бы последовать в противном случае. И все-таки Элиаса не покидало чувство, что его обманули. Он почти ничего не узнал, Коста умер, защищая уже мертвого отца, а Фотису удалось сохранить в тайне все свои секреты.

Капитан поднял икону, слишком маленькую и слишком легкую для своей репутации — так по крайней мере ему показалось. Лучи дневного света из дверного проема осветили икону, позолота засияла. Сейчас, на свету, глаза уже не казались обвиняющими. Скорее, они были испуганными или печальными. Как у матери, которая знала, что ее сын обречен. Две доски, ранее составлявшие корпус иконы, разошлись, и казалось, что кто-то с одной стороны ковырялся в соединявших их швах.

Собирался ли он передать ее Мюллеру? Его брат пожертвовал жизнью, пытаясь спасти икону; неужели он не попытается с должным уважением отнестись к этому смелому, но бессмысленному поступку? И что, держать ее у себя? Фотис и Мюллер будут следовать за ней по пятам, куда бы она ни попала. И сорок жителей деревни будут расстреляны. Вот тогда уж действительно получится, что Микалис отдал свою жизнь ни за что. Нет, последнее доброе дело, которое Элиас еще мог сделать, — это обменять икону на сорок жизней. Да еще оружие, нельзя забывать об оружии — первоначальной цели, стоявшей за всем этим безумием.

Неясный звук привлек его внимание: мальчик, Иоаннес, с синяком на голове, с огромными, как плошки, глазами, уставился не на убитого брата, а на Элиаса. Он видел и слышал все, и что теперь с ним делать? Его могут использовать как свидетеля против капитана его бесчисленные враги. Последний отпрыск мужского пола в семье — значит, именно на него ложится обязанность кровной мести. Рассудок подсказывал единственно правильное решение. Фотис бы не колебался ни минуты. Но он не Фотис.

Он вывел мальчика наружу, и тот затрясся всем телом. Затем Элиас вернулся в часовню и завернул икону в старую кожаную куртку, в которой ее сюда и принесли. Коста лежал, глядя вверх широко раскрытыми глазами. Капитан закрыл ему глаза.

— Я вернусь за твоим братом потом, — сказал он мальчику, выходя из часовни. Под мышкой у него была икона. — Я не оставлю его здесь.

Мальчик молча смотрел перед собой, но его дрожь потихоньку проходила.

— Иди, — сказал Элиас, и они вместе зашагали вниз по склону. Дойдя до тропинки, Элиас посмотрел на юг. Вскоре ему придется идти туда, но кое-что пока удерживало его здесь. Надо было пристроить куда-нибудь мальчика, и Элиас знал куда. Он смотрел на юг, мысленно возвращаясь в Катарини. Его родная деревня. Скоро все узнают, что сделали они с Фотисом, и тогда ему придется уйти, скорее всего навсегда. Но это уже не имело значения. Он будет жить в Афинах после того, как оттуда вышибут немцев, — если, конечно, власть не захватят коммунисты. Окружающим вовсе не обязательно знать, что движет его поступками. Мир заселен в основном маленькими людьми. И все-таки ему было грустно. Там, в деревне, жили многие поколения его предков. В этой деревне покоился прах его отца, а теперь — и его брата. Но его там не будет; никогда его родная деревня не станет его последним приютом.

Капитан Элиас прогнал эти мысли, обнял мальчика за плечи и повернул его лицом к северу.

Весна, 2000 год .

Окружавшие их столики в тесном баре аэропорта были пусты. В любом случае, подумал Мэтью, никто ничего не поймет из обрывков этой странной истории. Решив воспользоваться случаем, раз уж Андреас приехал встретить его в аэропорт Кеннеди, он потащил того в ближайшее спокойное место и потребовал рассказать всю историю с начала и до конца.

— И как прошел обмен?

Прежде чем ответить, Андреас сделал глоток имбирного эля.