Нил Олсон - Икона

Слушая горькие слова Андреаса, Мэтью вспоминал, как оправдывался Фотис: «Как я мог придумать этот план? Сжечь церковь? Обменять такую красоту, эту святую икону?» В свою ложь его крестный всегда добавлял немного правды. Именно поэтому он умел убеждать людей.

— Это была идея Стаматиса — поджечь церковь? — спросил Мэтью.

— Да.

— И Фотис вовсе не собирался отдавать икону немцам. — Мэтью произносил свои мысли вслух, как будто переводил то, что было у него в подсознании. — Он затеял все это только для того, чтобы узнать, где находится икона. Заставить тебя сказать ему. Тебе ведь известно, что это он первый обратился к Мюллеру, а не наоборот.

Андреас долго молчал, уставясь в стекло, за которым виднелась взлетная полоса.

— Я думал об этом все эти годы, — сказал он наконец. — У меня с самого начала были некоторые подозрения. Именно поэтому я сам придумал план — план, который потом провалился к чертовой матери. Именно поэтому я не показал Фотису записку Стаматиса, поэтому в конце концов сам произвел обмен иконы на оружие. Я хотел знать, что задумал Фотис, но мы с ним убили двух единственных людей, которые могли что-то мне рассказать. Он — отца, я — сына. А через какое-то время я уже не был уверен, что хочу что-то знать. Потому что могло оказаться, что это он виноват в смерти моего брата и жителей деревни. И тогда бы мне пришлось решать, как быть дальше.

— А что насчет жителей деревни?

— Мюллер расстрелял их.

— Что, после того, как ты передал ему икону?

— На следующее утро после этого. Он забрал икону и отпустил меня. Той же ночью мы получили оружие. Это был хороший улов: пятьдесят винтовок, несколько пулеметов, ящики патронов. Фотис узнал об этом, когда все уже было сделано. Я сочинил историю о том, что кто-то видел Косту, выследил его, поэтому мне пришлось действовать очень быстро, чтобы спасти жителей моей деревни. Он разозлился — сильно разозлился, но сделал вид, что был рад, поздравил меня. Нам ведь еще предстояло вместе работать. На следующее утро Мюллер расстрелял двадцать человек. Ему удалось оттянуть расстрел на один день, но его люди настаивали на карательной операции. Такова была их система. Мне следовало ожидать этого. Наверное, он думал, что поступил благородно: расстрелял двадцать человек вместо сорока — пятидесяти. Двое из них были моими родственниками. Одна — женщина, сейчас мне она кажется девочкой. Ее звали Гликерия. Ее родители хотели, чтобы я женился на ней. Ее расстреляли вместе с ее отцом. Другим родственником был Стефано — мой посыльный.

Мэтью вспомнил виденные им фотографии: тела расстрелянных людей, лежавшие в оливковой роще, — все мужское население деревни. Их построили и расстреляли. Между телами ходил немецкий офицер: он добивал раненых. Фотография была сделана на Крите, но это могло произойти в любом другом месте Греции. Смерть священника Микалиса растворилась в этих смертях, как капля воды в океане.

— Вот почему ты охотился за Мюллером все эти годы. Это не было связано с иконой.

— Это как раз было связано с иконой, но я искал не ее, если ты это имеешь в виду. Она приносит несчастье. Когда в то утро я услышал выстрелы, я уничтожил бы ее, если бы она оказалась под рукой. Лучше бы она сгорела.

Мэтью сделал глоток пива. Он представил себе икону, облупившуюся краску, эти неотступно следящие за тобой глаза — все это, объятое огнем. Вот она чернеет, обугливается и превращается в пепел. Если бы она сгорела пятьдесят лет назад, сейчас не было бы повода для этих раздоров. Не было бы вражды между его дедом и крестным. И он сам не был бы одержим этой страстью. И тем не менее кто может знать, скольким людям она принесла добро? Находясь между двумя полюсами — презрением к иконе Андреаса, которое было сродни суеверию наоборот, и извращенным благоговением Фотиса, — Мэтью имел возможность увидеть только ее отрицательное воздействие, но в этом были скорее повинны люди, окружавшие икону, чем она сама. Была ли его тяга к ней такой же нечистой? Да, он стремился к ней — но только чтобы смотреть на нее, чтобы сидеть рядом с ней, погрузившись в раздумья, медитируя. Похоже, другие чувствовали то же самое. Церковь веками использовала икону как источник добра, не связывая ее с какой-либо легендой о смерти или ненависти. Просто ее надо было вернуть тому, кто мог ею правильно распорядиться.

— Это страшная история. Мне очень жаль.

— Одна из многих ужасных историй, относящихся к тому времени.

— Тогда было много массовых расстрелов, да? Они заставляли жителей расплачиваться своими жизнями после каждой вашей акции?