Федор Анич - Я сделаю это для нас

— А разве ты не читал маминых дневников? — удивился я.

— Нет, конечно, это ведь личные записи Иры. Я никогда не читал ее дневники.

— Постой… Но откуда ты знаешь, что в них написано о тебе? Просто потому что мама не могла не писать этого?

— Ты думаешь, она боялась какого-то человека, который вскоре пришел и… Ты правда так думаешь?.. — спросил дядя Вова тихо и покачал головой. Ему было неловко, что сам он об этом не подумал. — Отвечаю на твой вопрос: я знал, потому что мы вместе кое-что писали, но я уверен, что в этих дневниках очень многое обо мне, потому что Ира мне об этом сказала.

— Сама?

— Пойдем, я кое-что тебе покажу.

Мы вошли в дом. Дядя Вова взял фонарик, и мы спустились в подвал. Здесь было чисто и не пыльно, правда, электричества тут так и не провели, отец не успел, а дяде Вове было не нужно. Если приходилось убираться или требовалось что-то найти, обычно просто открывали дверь, и солнечного света хватало, чтобы осветить небольшой подвальчик. Или включали переноску — лампочку на шнурке, которую можно было закрепить на крючок, вбитый в потолок.

— Это где-то здесь, — сказал дядя Вова, показывая на ряды коробок, упакованных и заклеенных скотчем. Я снимал коробки на пол по одной, и дядя светил на впаянную под скотч бумажку, на которой маминым почерком было описано содержимое коробки.

Мы нашли «Детские игрушки Вани», «Детские книги Вани», «Сервиз», «Старая техника»… Я упыхался снимать и ставить коробки на место, но нужная оказалась именно там, где по закону подлости и должна оказаться — в самом нижнем и дальнем углу.

« Дневники ». Коробка была самой легкой, почти пустой. Я потряс ее — да, в ней были тетради в твердой обложке, судя по звуку. И она была заклеена со всех сторон скотчем; листок, написанный мамой, был между коробкой и скотчем, упакован еще мамой, я был уверен в этом.

Дядя Вова не вскрывал коробку, не читал дневников. И не показывал их никому.

— Я не думал, что в этих дневниках что-то может указывать на того человека, — сказал он тихо. — Я даже не знал, что есть кто-то, кого Ира боялась. И уж тем более даже не предполагал, что она может об этом сделать запись. Но если это все действительно было, то лучше нам узнать все от нее.

Я стоял возле коробки с мамиными дневниками и не знал, что делать. Открыть и прочитать означало, вероятнее всего, узнать, кто был тем человеком, которого мама боялась. Я не верил в совпадения и был почти уверен в том, что если в марте 1998 года он не объявился, то объявился через год и убил мою семью.

Я могу узнать, кто это. Но что я буду делать с этим знанием? Что?

На улице светало. Мы с дядей Вовой раскрыли коробку, в ней было десять тетрадей, как я и ожидал. Мы разделили их, я взял первые пять лет, дядя — остальные. Читали, пока не взошло солнце, запивая все это горячим чаем. Периодически мы останавливались, чтобы перевести дух и поговорить.

Если в записях было что-то такое, что нас смущало или мы не понимали, о чем идет речь, то делали закладку из липких листочков-указателей, а прочитанные дневники складывали обратно в коробку.

Мама была весьма забавной. На страницах дневника было много юмора — ситуации с отцом, истории с нами. Встречались и невеселые, но безусловно памятные события. Например, рождение Костика — мама описала роды подробно, от момента, когда отец привез ее в роддом, орущую, до момента, когда ей показали малыша.

Особенно хорошо у мамы выходило описывать отца.

Саша сегодня сам не свой. Редактор завернул очередную рукопись про нейролептики, объяснив, что нельзя писать об удачном применении препарата в условиях стационара, если у этого лекарства нет разрешения из Минздрава. Саша очень удивлен, он постоянно забывает, что именно в его клинике проводятся все эти опыты, и не всегда они приносят те результаты, которые были заявлены в сопроводительных документах. Он так забавен в своей наивности.

Но я ничего забавного или наивного в этом не находил. Если препарат испытывается на людях и в его свойствах тестируется «устранение головной боли», а вместо этого он укорачивает геморрой, то едва ли это повод радоваться. А если его побочные эффекты будут совсем не такими, какие отразились на мышах и обезьянах? Озадаченный столь легкомысленным отношением мамы к весьма серьезному на мой взгляд вопросу, я продолжил чтение, сделав в голове отметку подумать об этом как-нибудь.

У Саши явно проблемы с пищеварением. Отнесла ему третью рукопись в туалет. Он заявил, что ему там удобнее всего, никто не отвлекает, но я-то знаю, что вчера он по дороге до дома съел шаурму, и, по всей вероятности, не одну. Как отучить большого ребенка от этой гадости?