Ю Несбё - Макбет

– Ты мой вечный утешитель. Вот только утешать меня не нужно. И забывать я не хочу. Как раз наоборот – мне необходимо. Помнить, что мне пришлось преодолеть, чтобы оказаться там, где я сейчас, чтобы поблагодарить судьбу, что я осталась бездетной, что просыпаюсь на шелковых простынях, что рядом со мной спит мужчина, которого я сама выбрала, что я расхаживаю по собственному дому и сама управляю своей жизнью. В которой меня уважают просто так, Джек.

– Мэм, никого из нас просто так не уважают. Нас уважают за поступки, которые мы можем совершить. В особенности если мы достаточно сильны, чтобы противостоять тому, чьего уважения хотим добиться.

– Ты слишком умен для портье, Джек.

– Поэтому, к сожалению, умные портье и не пользуются особым уважением. Они – безвредные наблюдатели, своего рода евнухи, а порой – утешители тех, кто пользуется всеобщим уважением.

– Хорошо, что у тебя нет детей, Джек. Ты единственный, кому я могу рассказать, что я убила собственного грудного ребенка, и кто при этом не посмотрит на меня с ужасом и отвращением. Ты мудрый и терпимый и стремишься понять, а не осудить.

– Осудить? Молоденькую девчонку, выросшую в ужасающей нищете, которую в тринадцатилетнем возрасте изнасиловали? У которой нет ни поддержки, ни крыши над головой, так что, родив ребенка, она не в состоянии выкормить его?

– Может, я просто недостаточно старалась?

– Например, не пожертвовали собственной жизнью? Вы об этом? Вам было тринадцать лет, ребенок, но со взрослой душой. Неужели вы должны были пожертвовать будущим ради семечка, которое само не осознавало, что живет? Которое не способно ощущать тоску, стыд, вину, любовь? Это семечко – не человек, а мельничный жернов на шее девчонки, уже достаточно заплатившей за возможность жить. Разве могу я обвинять эту тринадцатилетнюю девчонку в том, что она не смогла сохранить жизнь им обеим, а сохранила лишь себе? Про такое говорят – не было бы счастья, да несчастье помогло. Посмотрите, чего она добилась. Сперва она открыла небольшой бордель. Потом бордель побольше и побогаче – его клиентами были все, начиная от комиссара полиции и заканчивая видными политиками. Затем, продав бордель, она открыла лучшее казино в городе. А сейчас она стала королевой этого города.

Леди покачала головой:

– Ты преувеличиваешь, Джек. Выставляешь меня в чересчур выгодном свете и оправдываешь мои злодеяния. Что такое казино, что такое мечты в сравнении с жизнью ребенка? Требуй я меньшего от собственной жизни – и, возможно, спасла бы ее.

– Неужели вы так много требовали?

– Я требовала, чтобы меня принимали. Нет, даже больше – чтобы уважали. Да, даже любили. Такого подарка достойны лишь единицы, но я требовала и его. А цена… Теперь каждую ночь мой ребенок умирает.

Джек кивнул.

– А если бы вам вновь позволили выбирать, мэм?

Леди посмотрела на него:

– А может, Джек, все мы, добрые и злые, лишь рабы собственных страстей? Как по-твоему?

– Этого, мэм, я не знаю. Кстати, о рабах и страстях – завтра я все разузнаю о Тортелле и его мальчишке.

Спустившись на лифте в подвал, Макбет на секунду замер, вдыхая запах кожи, ружейного масла и пота, и посмотрел на флаг гвардии. Красный огнедышащий дракон, а под ним девиз: «Крещены огнем, венчаны кровью!». Господи, с тех пор словно целая вечность прошла. Макбет направился в комнату отдыха.

– Олафсон, Ангус! Эй, вы чего это? Да садитесь же, вы чего вскакиваете, как новички? Где Сейтон?

– Там, – ответил Ангус своим медоточивым голосом священника. – Ужасно это все, с Банко. Ребята тут на венок скидываются, но ты больше…

– Я больше не с вами? Что за чушь! – Макбет вытащил бумажник. – А я думал, ты еще на больничном, Олафсон. Где повязка-то?

– Выбросил. – От шепелявости казалось, будто Олафсон говорит с испанским акцентом. – Врач думал, что сустав поврежден и что я никогда больше не смогу стрелять. А Сейтон осмотрел мне плечо, и дело пошло на поправку.

– Вот-вот, врачи вечно врут. – Макбет протянул Олафсону несколько купюр.

– Что-то многовато, шеф.

– Бери-бери.

Макбет прошел в свой прежний кабинет, больше похожий на мастерскую, где на полках и верстаках лежали разобранные ружья, а пишущая машинка притулилась на стуле.

– Как обстановка? – спросил Макбет.

– Ребята в курсе, – ответил Сейтон, на столе перед которым лежала объемистая инструкция, – они готовы.

– А наши дамы? – Макбет кивнул на инструкцию.

– «Гатлинги» прибудут в четверг около восьми вечера, то есть уже завтра. Я так понял, что ты говорил с капитаном порта? Их пропустят без очереди?