Екатерина Лесина - Браслет из города ацтеков

За это стоит умереть.

И за это стоит убить.

К счастью, Адам больше не задавал вопросов. Он шел и не оборачивался, он думал о чем-то своем, наверное, о девушке, лежавшей на полу. Или о другой девушке, которая жила только на снимках. Ягуар знал это, хотя ему не говорили. И знание убеждало в правильности выбранного пути.

Звонок раздался, когда Адам вышел на крышу. Ягуар снял трубку и услышал знакомый голос:

– Я здесь, – сказала девушка, которой не должно было быть. – Я приехала к тебе. Одна. Скажи, где ты находишься?

Она не должна была появиться. Тот, кто стоял рядом, чье присутствие ощущалось, несмотря на расстояние, обязан был отреагировать иначе. Ягуар готовился услышать вой сирен, увидеть деловитое движение людей-муравьев в панцирях пуленепробиваемых жилетов. А она пришла одна. Стала у фонаря так, чтобы желтый свет обволакивал хрупкую фигурку. Она смотрела вверх, и Ягуар знал – видит. Не может видеть, но все-таки…

– Войди внутрь. Поднимайся.

Это неправильно. Пусть бы себе стояла, даже она не в состоянии изменить судьбу.

– Кто это? – спросил Адам, опираясь на парапет ладонями. Белые руки на сером граните. И такое же серое, словно само из гранита вытесанное, небо.

– Человек.

Адам расстегнул пиджак, снял и аккуратно сложил на краю. Зачем? Ах да… сумасшедший, если не боится. И Ягуар такой же.

– Женщина, к которой ты привязан? – уточнил Адам, вытаскивая запонки. Их он спрятал в нагрудный карман, наверное, ценил, если боялся потерять даже перед лицом смерти.

– Да.

– Тогда тебе не стоило приводить ее сюда. Среднестатистический человек, став свидетелем убийства, испытывает мощнейший стресс.

– Она бы все равно пришла.

Откуда такая уверенность, Ягуар и сам не знал. Он смотрел на небо, на восток, где в каменной стене уже появились первые трещины. Они расползались, заливая стену кровью, и та готова была вот-вот вспыхнуть, ярко, ослепляя.

– Мне придется связать тебе руки, – это говорил кто-то другой, ведь сам Ягуар молчал. И этот другой действовал привычно, размеренно. Он достал широкую ленту скотча, подцепил край, развернул с суховатым треском. Бережно обернул лентой запястья и обрезал лишнее.

Кто-то другой развернулся к будке с дверью и, достав пистолет, шагнул навстречу девушке.

Светлое пальто, светлые волосы и лицо бледно – не разглядеть черт.

Этот другой и не хотел глядеть. Он ударил, метя рукоятью в висок, и подхватил осевшее тело. Подняв на руки, нежно прижал и позволил Ягуару поцеловать синяк, убедиться, что пульс имеется. И только затем положил тело у самого парапета, чтобы каменные блоки защитили от случайной пули.

– Она решит, что ты ее предал, – нарушил молчание Адам.

Да. Так будет лучше. Ей еще жить, а ненависть переносится легче, чем неудачная любовь. Главное, причину подходящую дать.

Дашка потерялась. Она была где-то, и это «где-то» было серым и густым, как кисель из паутины. Дашка пыталась двигаться, но каждое движение требовало усилий совершенно нечеловеческих, и она быстро устала, легла или скорее повисла в нигде и принялась ждать.

Она точно помнила, что умерла, и теперь гадала, куда ее отправят.

Место не походило ни на рай, ни на ад.

Ожидание затягивалось. Но Дашку это не утомляло, напротив, появилось время подумать. И мысли проносились перед Дашкиным взором, словно вагоны скорого поезда. Успевай считать.

Раз-два-три-четыре-пять…

Телефон она забыла, дура.

И полезла в воду, не зная броду. А рак за руку Дашку цап и в омут, к чертям. Но в омуте и вправду тихо. Только непонятно, что теперь с Адамом будет.

Или понятно? Его тоже убьют. Или уже убили. Только Адама в паутину не отправят. Он же святой, а все святые попадают в рай, прямо как собаки.

Черт, путано-то как. И черта вспоминать не стоит, появится. Он и появился, продавив осклизлые нити широкой харей, надвинулся, навис над Дашкой и сказал:

– Бу!

– Бу, – ответила Дашка черту и добавила: – Катись ты…

Она рассмеялась от такой нелепицы: черта к черту посылать, а он оскорбился и приложил Дашку пятерней. Вот ведь, а ей казалось, что у чертей копыта.

– Да очнись ты, курица, – рявкнул он голосом Переславина, и Дашка открыла глаза. Все плыло и качалось, горло драло, дышалось с трудом, но все-таки дышалось.

– Ну? Живая? – спросил Переславин – а это и вправду был он, – за шиворот поднимая Дашку. Она прижалась к стене, пытаясь устоять на нетвердых ногах. Колени дрожали, и локти, и вообще все-все дрожало.