Джон Гоуди - Пелхэм, час двадцать три

Пол у кровати был усеян бумагами, отброшенными в приступе раздражения, на которое, как ему казалось, мэр имел полное право. Он неловко лежал на спине, небритый и дрожащий в ознобе, время от времени постанывая от жалости к самому себе. Мэр не затруднял себя мыслями о том, что какая-то городская проблема останется нерешенной — все решит кто-нибудь другой. Он прекрасно знал, что с самого утра в двух больших служебных комнатах на первом этаже над делами трудятся его помощники, они постоянно связываются с городской мэрией, где их работе помогает (а в некоторых случаях и дублирует ее) другая группа помощников. Телефон у постели мэра также был подключен, но он отдал команду не соединять, разве только в случае какого-то невероятного несчастья. Например, если вдруг остров Манхеттен оторвется и уплывет в залив, хотя иной раз он молился, чтобы такое произошло.

Впервые с того момента, как он занял этот пост, если не считать, конечно, случайных дней отдыха где-нибудь на солнышке или тех нежданных ситуаций, когда массовые волнения или затянувшаяся дискуссия с профсоюзными лидерами заставляли его проводить на ногах всю ночь, — впервые случилось так, что ровно в семь утра он не покинул свой дом и не направился в здание мэрии. Так что мэр одновременно чувствовал себя прогульщиком и был немного растерян. Когда он услышал за окном где-то на реке гудок парохода, неожиданно пришло в голову, что все его предшественники, а они были хорошими людьми, тридцать лет слушали эти гудки.

Эта весьма занимательная мысль поддержала Его Честь. Будучи человеком интеллигентным и образованным (правда, Другая Сторона подвергала сомнению первую часть этой формулы и клеветала на вторую), он тем не менее не испытывал большой привязанности к истории. А также к дому, в котором жил благодаря доброму отношению со стороны своих избирателей, активно влиявших на его интересы. Он знал, но только понаслышке, что дом, построенный в 1897 году Арчибальдом Грейси, являл собой весьма похвальный, если не сказать великолепный, пример федералистского стиля, а в комнатах на первом этаже висели полотна Трамболл, Ромни и Вандерлина. Правда, не лучшие их работы, но, тем не менее, подлинные, подписанные авторами. Главным специалистом по дому и по его содержимому была жена, которая когда-то занималась то ли искусством, то ли архитектурой, он давно забыл, чем именно. Она и сообщила мужу то немногое, что он знал.

Сейчас мэр был погружен в дремоту и смотрел аполитичные сексуальные сны. В тот момент, когда зазвонил телефон, он был занят постыдным делом: страстно целовал (рот широко раскрыт, горячий язык шарил в поисках наслаждения) монаха альпийского монастыря в Швейцарии. Пришлось вырваться из горячих объятий монаха (у которого под его рясой ничего не было) и потянуться к телефону. Подняв трубку, мэр издал какой-то флегматичный и неразборчивый звук. Голос в трубке долетал из комнаты с первого этажа и принадлежал Мюррею Лассалю, одному из его заместителей, первому среди равных, человеку, которого пресса чаще всего называла «великолепной рабочей лошадкой администрации».

— Прости, Сэм, но тут ничего не поделаешь, — извинился Лассаль.

— Ради Бога, Мюррей. Я просто умираю.

— Отложи это дело. Мы столкнулись с чертовски неприятным случаем.

— Неужели сам не можешь справиться? Ты же прекрасно справился с третьим мятежом в Браунсвилле, верно? Мюррей, я на самом деле отвратительно себя чувствую. Голова просто раскалывается, не могу дышать, каждая косточка болит…

— Конечно, я могу с этим справиться, как справляюсь с каждым вторым омерзительным делом в этом вонючем проклятом городе, но не хочу.

— Не заставляй меня выслушивать такие вещи. В лексиконе заместителя мэра не должно быть слов «не хочу».

Лассаль, который сам был простужен, хотя и в явно меньшей степени, чем шеф, вспылил:

— Не читай мне лекций, Сэм, не надо, иначе, как бы ты ни был болен, я напомню тебе…

— Я пошутил, — поспешил извиниться мэр. — Хотя я и болен, у меня больше чувства юмора, чем у тебя когда-то было или будет. Ну, что стряслось? Выкладывай.

— Да, верно, сейчас выложу, — облегченно вздохнул Лассаль. — У нас есть шанс отличиться.

Мэр прикрыл глаза, как от ярких лучей ослепительного солнца.

— Ладно, говори же. Не томи.

— Ладно. Шайка бандитов захватила поезд метро. — Он повысил голос. — Захватили поезд. Взяли в качестве заложников шестнадцать пассажиров и машиниста, и не хотят их отпускать, пока город не заплатит выкуп в миллион долларов.