Виктор Левашов - Дойти до рассвета

Над головой снова свистнуло, Дёмушкин плотнее влип щекой в холодные камни, а затем попробовал оглядеться. Что-то сразу царапнуло его взор, мелькнула какая-то мысль, никак не вписывающаяся в чётко спланированную операцию, но слева рванула граната, и пришлось снова переключиться на неразбериху горячего боя...

Надо же - врюхались по уши! Утешает одно - на вершину ворвались за секунды, "духи" отсюда нас не ждали, трудолюбиво долбили окопы на противоположном склоне. Кто-то из ребят успел с ходу влепить из "мухи" по позиции ДШК, кто-то сквозь грохот пальбы заорал: "Дави их!.." - и началось... Схлестнулись, смешались в момент. Теперь в этой катавасии не было ни спецназа, ни "духов". Были люди, сцепленные ненавистью, которые стреляли, резали и давили друг друга по одной причине: они были врагами. Кто кого - пока непонятно, но если из кишлака засекут... Стоп! Вот в чём оказия!..

Он вдруг вспомнил, ухватил за кончик насторожившую недавно мысль. Дело в том, что в кишлаке, который по всем прикидкам должен досыпать последние часы до рассвета, кипит что-то уж очень бурная жизнь. В нескольких местах он ярко пылает, швыряя в небо снопы жёлто-красных искр, и больше всего походит на чудный аттракцион в "Луна-парке". А ещё из кишлака рвутся в ночь, путаясь и скрещиваясь, беспорядочные нити "трассеров". И вывод напрашивается несколько неожиданный: в кишлаке, в который мы должны были бесшумно войти, кто-то уже воюет, и воюет также зло и беспощадно, как здесь, на удерживаемой высоте 2714...

- Дёма, отходи! Прикрою! - заорал Санька откуда-то справа, и его автомат затрещал, отвлекая настырного "духа" за валуном.

Вот спасибо, Санёк, с меня причитается. Сейчас быстренько, задом, по крабьи назад отползти и - перекатом влево, вон в ту ложбинку, оп-па! Как славно! Пришла пора этого настырного укоротить. Чёрт, магазин-то пуст... Где запасной, зараза!..

- Прикрой! - неожиданно крикнул Рябцев, и Дёмушкин с ужасом понял, что не успеет.

- Назад!.. - закричал в ответ Дёмушкин, лапая враз заледеневшими пальцами запасной магазин, который никак не выдёргивался из "лифчика"...

Разрыв гранаты с "подствольника" заставил Дёмушкина вжаться в камни. Когда он поднял голову, "духа" за валуном уже не было, лишь мелькала на склоне его спина, обтянутая полосатым халатом. Дёмушкин вскочил и, прорычав что-то неразборчивое, побежал вслед за "духом". Рядом стреляли, кто-то остервенело матерился, но Дёмушкин видел только одно: обтянутую халатом, ускользающую, спасающую себя спину...

* * *

...Голова в чалме на мгновение приподнялась над каменной грудой. Дёмушкин протёр воспалённые глаза и опять приник к узкой щели меж камнями. Выше по склону сухо трещали автоматные очереди, взахлёб частил РПКС и кто-то с дебильной настойчивостью коротко долбил из РПГ. Сейчас надо, конечно, быть там, но Дёмушкин по-прежнему торчал за валуном, терпеливо грея в ладони рукоятку "стечкина". Он не мог уйти, пока жив-здоров тот "дух", что срубил из "подствольника" Саню Рябцева. С этим "душком" они перестреливались минут пять, после чего Дёмушкин громко охнул, звучно звякнул выроненным автоматом и нырнул за камни. Автомат успокаивающе маячил поверх камней, Дёмушкин, обдирая о камни пузо, уполз за валуны, где лежал очень тихо, не подавая признаков жизни. И тогда "дух" поверил. Он приподнялся раз, другой, огляделся... Наверное, он очень хотел жить, этот "дух", и явно примерялся к энергичному драпу. А Дёмушкин всё ждал, вглядываясь до рези в глазах, стараясь не прозевать миг, когда "дух" высунется совсем без опаски. И всё равно прозевал: "дух" метнулся из-за камней, почти не разгибаясь; вскочил, помчался вниз, петляя как заяц. Пули из "стечкина" ударили ему в спину по касательной, сшибая с ног, и заставляя катиться по склону. Некоторое время Дёмушкин смотрел на неподвижное тело, потом поднялся, убирая пистолет и поднимая автомат. Постояв в раздумье, двинулся вниз, к распростёртому телу. Шевелится, надо же... Значит, не зря сюда спускался...

Дёмушкин двинул ногой валяющийся рядом с "духом" автомат с "подствольником", рывком перевернул тело "духа" на спину. Тот с трудом открыл глаза, некоторое время мутным взором блуждал по Дёмушкину. Глаза его расширились, а пальцы слабо ощупали камни. Дёмушкин отрицательно качнул головой, лязгнул затвором, "дух" закрыл глаза и его губы, пузырящиеся кровью, вдруг начали что-то шептать.

Молится... Ладно, пускай Аллаха попросит - авось, поможет. Сад райский вымолит, прощение за грехи получит... Аллах всё прощает. Только я не могу простить Саню Рябцева, который свою Ирку с сыном никогда не увидит. Пусть "дух" молится - время у него ещё будет.