Александр Устинов - NEXT-2. Следующий. Книга 4. Во имя любви

Геннадий Церенович не особо отреагировал на это замечание. Он уже распахнул дверцу, намереваясь покинуть джип Юрия, но на мгновение задержался.

— Не до головы, — криво усмехнулся Кекшиев. — Задницу бы прикрыть.

— И там и там полушария, — пожал плечами Мякинец. — Но какие важнее?

Чиновник нахмурился. Ему показалось, что в последних словах собеседника прозвучала неприкрытая угроза.

— Ты о чьих полушариях печешься? — вскинулся Геннадий Церенович.

— И о своих в том числе, — сказал Юрий. — О верхних.

Кекшиев молча изучал киллера из-под прищуренных век, но тот достойно выдержал эту бессловесную экзекуцию, не моргнув глазом. Уж чего-чего, а самообладания Мякинцу было не занимать. И Геннадий Церенович знал об этом.

— Тогда каждый за себя, — заключил он, выставляя одну ногу из салона. — Разбегаемся. Не дергай меня в ближайшее время! Вот-вот репортеры у подъезда дежурить начнут. И не звони!..

Кекшиев выбрался из машины и очень быстро, чуть ли не бегом, засеменил обратно в административное здание. Юрий озадаченно смотрел ему вслед. Большой человек, некогда трудившийся в прокуратуре, выглядел, по его мнению, сейчас чересчур забавно. Даже как-то нелепо. Мякинец, несмотря на собственное отчаянное положение, не смог скрыть улыбки.

— Ой, дурачок… — вынес он свое собственное резюме вслед убежавшему Геннадию Цереновичу. — Но ведь удержится… Как сопля на заборе…

Сказать так о себе со стопроцентной уверенностью Юрий не мог. И это удручало его больше всего. Но пора было действовать. Пора было спасать положение. Мякинец повернул ключ в замке зажигания.

— Ты, молодой человек, шутки со мной шутить решил? — Касаткин из-под нахмуренных бровей пристально изучал непрошеного гостя. — Так я, когда повеселиться хочу, сам покупаю билет на вечер сатиры и юмора. Понимаешь? А когда мне смехерочки навязывают — разозлиться могу.

О жестокости и решительности вора в законе по кличке Касатик в криминальном мире ходили легенды, старательно передаваемые из уст в уста. Многие из них не раз доходили и до Мякинца. Оттого-то он и чувствовал себя столь неловко и сконфуженно, сидя в кресле напротив крупного криминального авторитета. В заблуждение относительно характера Касатика не могли ввести даже его поношенное домашнее трико и стоптанные тапочки, в которых вор всегда щеголял по своей квартире. Знающему человеку они даже внушали ужас, как бы подчеркивая диссонанс между внешним и внутренним обликом Касаткина.

— Знаю, — нервно сглотнул Мякинец, стараясь выглядеть не слишком напуганным и жалким. Удавалось это не очень хорошо. Может, впервые в жизни. — Потому и пришел сразу. Сам, без понуждений. — Он старался даже не смотреть в глаза собеседнику. — Я кто?..

— Говно, — спокойно перебил его жидкие попытки оправдаться Касатик.

Мякинец стушевался еще больше, но брошенное ему в лицо оскорбление мужественно стерпел. Перечить авторитету не имело смысла. Да и себе дороже, как говорится. Пусть обзывает, как хочет, лишь бы не переходил от слов к действиям. А Юрий понимал, что рано или поздно вор в законе именно так и поступит. Все эти задушевные разговоры только прелюдия к событиям, которые уже не за горами.

— Я — посредник, — продолжил он, еще больше понижая голос. — Поверенный между двумя сторонами. Одна сторона подвела. Ну, бывает…

— Не тот случай, чтоб бывать! — снова жестко перебил его Касатик.

Кресло под авторитетом как-то уж слишком зловеще скрипнуло, отчего Юрий внутренне передернулся. Все, чего ему сейчас хотелось, так это выбраться из дома Касатика живым. А дальше… Дальше — посмотрим. Глядишь, как-нибудь да и выплывем.

— Прямой моей вины в том нет, — сказал Мякинец после небольшой паузы, отметив, что Касаткин снова замолчал в ожидании. — Тем не менее — виноват, да. И готов за собственные бабки найти другое решение проблемы. Устраивает вас это?

Вор в законе неторопливо сложил руки на животе и прищурил один глаз. Сердце Юрия болезненно сжалось. Неужели все? Конец?

— Ступай-ка отсюда, поверенный… — небрежно бросил Касаткин, демонстративно отводя взгляд в другую сторону и тем самым выказывая полное презрение по отношению к сидящей напротив персоне. — Я подумаю и решу.

— И я подумаю. — Юрий облегченно перевел дух и энергично поднялся на ноги.

— Ну!.. — Губы авторитета скривились. — Куда ни плюнь, в думца попадешь. А пальцем грамотно пошевелить никто не может!

Юрий до сих пор не мог поверить в собственную удачу. Его пока не собирались убивать. Во всяком случае, не сейчас. Стало быть, поживет.