Э. Хартли: Маска Атрея

— Да, в последнее время я с Рахиль не разговаривала. На работе все прекрасно.

— На работе? Ты слишком много работаешь. Совсем как твой отец. Впрочем, его я хотя бы видела.

— Я всегда рада тебя видеть, — сказала Дебора.

— У себя?

— Я живу не в Калькутте, — ответила Дебора. — Всего два часа самолетом.

— Ты еще помнишь?

— Очень смешно, мам.

— Так что нового, не считая работы? Ты тайно вышла замуж или еще что-нибудь в этом духе?

Ну вот, милая колкость. Здесь у мамы настоящий талант. Одной фразой поднимает полудюжину больных вопросов — с такой же легкостью, с какой насаживает на шампур куски баранины. В данном случае ее якобы невзначай оброненные слова означали:

1. Ты слишком много работаешь, и твоя работа — давай уж смотреть правде в глаза — не стоит таких усилий.

2. В твоей жизни нет мужчины.

3. Таиться от семьи — это у тебя получается лучше всего.

4. Выйти замуж тайком от родных для тебя было бы в порядке вещей. В конце концов, уехав в этот языческий, неиудейский Содом, ты отвернулась от нас, от родного города, от своих корней и всего, чем мы дорожим...

«На самом деле еще раньше, мам», — мелькнула тоскливая мысль. Папа умер двадцать лет назад.

— Нет, мам, — наперекор самой себе Дебора сумела выжать улыбку, — сейчас в моей жизни нет ничего нового.

* * *

Она еще обдумывала несколько полушутливых шпилек, которые могла бы вставить в разговор, когда телефон вновь разразился безумной песенкой.

— Мам, — начала Дебора, — я как раз еду домой. Давай я тебе перезвоню...

— Оно все еще там?

Дебора уже открыла рот, чтобы ответить, и вдруг сообразила, что голос незнакомый.

— Что? Кто это?

— Где ты?

— Я спросила, кто это?

— Они его забрали? Где ты?

Он кричал. И голос... Было что-то такое в интонации... Акцент? Британский? Австралийский?

— Прошу прошения, — сказала Дебора с холодной учтивостью. — Очевидно, вы ошиблись номером. Попробуйте набрать еще раз, а потом начните разговор, попросив позвать к телефону человека, на которого хотите накричать.

— Послушай меня, чертова дура! Немедленно вернись...

Дебора нажала кнопку отбоя и выключила телефон.

На шоссе было спокойно. Не прошло и десяти минут, как она уже преодолевала светофоры на Десятой улице в сторону Пидмонта, мысленно готовясь укладываться спать. Машину на гравийной полосе дороги, предназначенной для жителей кооперативных домов Бей-Корт, она парковала на автопилоте. Выйти из машины. Закрыть. Ключи. Почтовый ящик. Дверь квартиры. Дома.

Красный огонек автоответчика привел ее в себя. Дебора проверяла сообщения по телефону еще во время приема, значит, что-то новое появилось за последний час. Ричард? Она нахмурилась, нажала кнопку и пошла в спальню за зубной щеткой.

— Ты здесь? — произнес аппарат.

Дебора замерла, волосы на затылке зашевелились. Снова тот же голос. Британец. Опять не туда попал.

Но это не слишком-то вероятно, да? В прошлый раз он звонил на сотовый.

Верно.

— Если ты здесь, возьми трубку!

Она застыла на месте, слыша настойчивость в голосе. Снова долгое молчание, потом глухой тяжелый удар — и обычный длинный гудок. Автоответчик загудел, зажужжал и умолк. Дебора стояла, не сводя с него взгляда. Что-то в незнакомом голосе встревожило ее, хотя что именно: акцент, напористость или то, что говоривший так и не назвал себя, — определить не удавалось.

Но Дебору Миллер нелегко напугать — по крайней мере так Дебора себе сказала. Она отмахнулась от тревожных звонков, как отмахнулась от неуклюжих заигрываний Харви Уэбстера, и решила укладываться спать. Завтра будет длинный день, и еще не спящая часть мозга обдумывала предстоящие обязанности, пока Дебора выключала прикроватную лампочку и сворачивалась под пуховым одеялом.

Ричард захочет лично посмотреть новые дары. Тем временем она поговорит с газетой «Атланта джорнал конститьюшн», а потом начнет составлять план экспозиции для Кельтской выставки. Позвонит в организовавшую банкет фирму и закинет удочку насчет скидки, поскольку ей пришлось убирать самой. А еще — с утра пораньше — надо успокоить Тони, новую уборщицу музея. Объяснения с некомпетентными организаторами банкетов — это еще пустяк, куда тяжелее объясняться со слишком компетентной уборщицей.

Тони совсем не походила на уборщицу. Всегда настороженная, даже замкнутая, смелая, не столько обидчивая, сколько... ехидная. Дебора подозревала, что поведение Тони (или ее собственная реакция на него) как-то связано с тем, что Тони, кроме всего прочего, умная, образованная — и чернокожая. Во всяком случае, объяснять, почему местные шишки (белые люди) развели такую грязь в ее чистеньком вестибюле, будет, пожалуй, не легче, чем обезвредить взрывное устройство.