Михаил Литов - Посещение Иосифо-Волоколамского монастыря

- Я тебя простила. Поверь, папа, это не стоит того, чтобы действительно страдать.

- Нет, тут что-то большее, - в раздумье покачал головой Иван Алексеевич. - Если бы я тебя прямо сейчас ударил еще раз, мне это уже было бы все равно. Разом больше, разом меньше... Но тот, первый раз... Из-за него меня словно жжет огнем... И не в тебе даже дело, во мне скорее, в том, что у меня лежит на душе, или даже где-то под душой, а тут вдруг вылезло. Вот этого уже нам с тобой не исправить. Найти бы кого-то, кому бы я мог рассказать все это, про все, что у нас с тобой случилось...

- Зачем? - вскинулась Сашенька. - Этого не надо, я, знаешь, позоров не хочу. Скажи, что ты этого не сделаешь. Поклянись! Или я буду бояться, я буду постоянно чего-то стыдиться...

- А если Богу?.. Чего же тебе стыдиться, если я откроюсь Богу?

- Нету Бога.

Еще крупнее и как-то обильней покачал головой умудренный житейским опытом старик и плотно встал перед дочерью, заслоняя от нее мир неверия и вздорных помыслов.

- Послушай, милая, родная моя, - сказал он напевно, - все есть - и Бог, и человек, которому я мог бы исповедаться. Все это есть. Но не до этого мне сейчас, вот именно сейчас, когда мы сидим возле этого озера, когда мы вдвоем и между нами стена непонимания...

- Я все понимаю... - начала Сашенька, но Иван Алексеевич перебил:

- Ты, по молодости лет, скачешь, как белка в колесе, суетишься, и тебе даже весело. Переходишь от человека к человеку, от компании к компании, болтаешь, хохочешь. А тут еще пинка под зад получила. Подумаешь! Не то чтобы как с гуся вода, а все же это для тебя не более чем ряд каких-то случайных, как бы механических обстоятельств. Мне же смысл нужен. Что-то происходит, а я должен встать немножко повыше и словно сверху в это происходящее запустить какие-то лучи, овеять, что ли, овеять все смыслом, озарить светом понимания...

- Да с этого всегда и надо начинать. Не ударить, а потом разбираться, а сначала разобраться, продумать и потом, может, вовсе не ударить.

- А у тебя так? Ты именно так всегда поступаешь?

- Нет, конечно, но разве обо мне речь? Я что, я человек еще не состоявшийся, какой с меня спрос?

Сашенька усмехнулась. Иван Алексеевич шутливый тон не принял и продолжал говорить, как бы что-то серьезное обсуждая с дочерью:

- Ты мне этим намекаешь, что я будто бы не должен обращаться с тобой как с равной. Но ты лукавишь. Ты себе лазейку припасла: мол, не понимаю твоих интересов, папа, и не вникаю в них, потому что маленькая еще и ветреная. Да пусть ты в стороне от меня Бог знает что делаешь, но когда ты со мной, мне того и надо, чтобы обращаться с тобой как с равной, чтобы ты меня понимала, внимательно меня слушала и мысли твои становились глубже, чтобы твои ответы вдруг изумляли и поражали меня. А иначе для чего мне тут с тобой быть? Если ты до этого не поднимаешься и не пытаешься даже подняться, ты, которая, уж поверь, интересуешь меня больше кого-либо на свете, то для чего же мне вообще искать общения, открывать рот, смотреть на тебя? Сейчас и скажи: будешь ты меня слушать, как я того хочу, или мне навсегда умолкнуть? Да или нет? От твоего ответа сейчас все зависит. Но ты должна ответить твердо. И я буду либо говорить, либо навсегда умолкну.

- Папа, ты как одержимый...

- Нет, перестань, - перебил Иван Алексеевич, поморщившись, - не увиливай, а отвечай прямо.

- А что ты будешь говорить, если я скажу "да"?

- Я начал было про Иосифа, но с этим надо поскорее покончить, а то я как-то немного и заговорился. Я расскажу тебе еще о Ниле Сорском, о заволжских старцах...

- Вот это-то и смешно!

- Почему?

- Не знаю. Хоть бей меня смертным боем, только мне смешно слышать про этих твоих старцев.

- Давай сделаем так, - углядел какую-то перспективу и окрылился старик. - Давай тебе не будет смешно.

- Нет, папа, - торопливо вставила Сашенька, - ничего не предпринимай больше, не надо.

- Так вот ты мне и скажи: да или нет?

- Лучше я тебе в одних случаях буду говорить "да", а в других "нет", - весело тряхнула девушка головкой в надежде, что отец, потешенный ее находчивостью, перестанет дуться и злоумышлять против нее своими нелепыми старичишками.

- Хорошо. Однако про заволжских старцев я должен рассказать тебе в любом случае, даже если ты мне запретишь.

Сашенька рассмеялась с несколько неожиданной в ее положении беспечностью.

- Нет, говорю тебе, папа: нет!

- А я говорю: да.

- Но ты нарушаешь наш договор.

- Мы начнем соблюдать его после того, как я расскажу тебе о них, о старцах, о нелюбках между старцами. Если тогда ты еще будешь нуждаться в каком-то договоре. Ей-богу, ты переменишься, ведь когда-нибудь это все равно случится, я верю!.. ты станешь другой, и, может быть, это произойдет, когда ты услышишь, то есть когда я расскажу тебе, а мне надо, Сашенька, мне непременно надо рассказать! Это, если хочешь, накипело и болит... Я расскажу, а ты поднимешься на новую ступень развития. Ты посмотришь на меня другими глазами, а значит, и на жизнь тоже, на все посмотришь другими глазами, и уже тебе не будет никакого дела до того, что ты думала и говорила прежде.