Лариса Соболева - Желтые розы для актрисы

— Черт…

Бежать в гримерку аж на второй этаж, потом назад? Собьется дыхание, рассеется внимание. Саша не ест сладкое перед спектаклем, считая, что у нее изменяется голос, однако сейчас ничего более разумного не пришло на ум, как сунуть конфету в рот. Не оставлять же прямо здесь, за кулисами, — Окташа увидит и обидится, уж кого-кого, а его обижать грешно.

Конфетка оказалась вкусная… вот только фантик куда деть? У второй кулисы (напротив) стояла огромная британская ваза в форме кубка с искусственными растениями. Такие ставили и, наверное, ставят до сих пор в парках Англии, в спектакле она обозначает владения королевы Елизаветы. Саша решила положить туда фантик, не навсегда, ни-ни, после своей картины обязательно заберет и выбросит в урну. Она приподнялась, потянулась к вазе…

Внезапно сзади раздался ужасающе громкий металлический грохот!

Потом треск дерева!

Почти одновременно с грохотом, а может, секундой раньше, Сашу кто-то схватил и дернул на себя, она буквально упала Иннокентию в руки.

Еще ничего не понимая, оглянулась и… похолодела! Закричать Саша не смогла — от ужаса голос застрял где-то на полпути к горлу.

На кресле, где только что она сидела, лежал софит. Эта железяка весит достаточно, чтобы убить наповал, — размером она с хороший квадратный короб примерно пятьдесят на пятьдесят сантиметров, внутри которого здоровенная лампа, а перед ней стекло, которое закрывают цветными фильтрами… И еще раз промелькнуло в голове: упади такая хреновина на голову — никакая реанимация не поможет.

Через несколько секунд после падения софита ножки кресла подломились, отсоединилась спинка — это же бутафория. И окончательный аккорд: софит соскользнул с бархатного сиденья, с грохотом брякнулся на пол, после чего взорвалась лампа. Звук был именно такой: взрыв — и осколки посыпались.

— Стоп!!! — заорал главреж в зале. — Стоп! Свет в зал! В чем дело? Что за грохот за кулисами? Что у вас там грохнулось?

— Софит упал! — крикнул кто-то из актеров.

У Саши реально подкосились ноги, да ведь у самого стойкого человека наступит столбняк, после чего ослабнут все мышцы разом, когда придет осознание, что всего пара секунд отделили от смерти. Пока Саша приходила в себя, Иннокентий, все еще прижимая к себе актрису в полуобморочном состоянии, тихо, будто диалог вел сам с собой, произнес:

— Какого черта грохнулся фонарь? Этого не должно было случиться.

Он запрокинул голову и смотрел вверх, что-то там высматривая…

На следующий день утренний прогон Геннадий Петрович отменил, точнее, утром он решил сделать техническую репетицию — отработать смену декораций, выверить и окончательно выставить световую партитуру без артистов. Участникам спектакля дал возможность отдохнуть перед премьерой после напряженной работы. Кроме Оленевой. Ей отдыхать — еще чего! Отдых вреден для ее здоровья. Главреж пригасил актрису к часу дня, надеясь к этому времени управиться.

И — о чудо! — Анфиса явилась минута в минуту, не снимая демисезонного пальто абрикосового цвета, даже не размотав вязаный шарф, плотно обвивавший шею, ленивой походкой прошествовала к Геннадию Петровичу. Остановилась за его спиной, поставив одну руку на бедро, второй опираясь о спинку кресла, кашлянула, мол, я пришла, что дальше?

Геннадий Петрович натура увлекающаяся, он может начать репетицию, закончить ему чрезвычайно трудно, над ним просто витал незримый девиз: нет предела совершенству! А какие еще могут быть интересы в местечке, сохранившем все признаки консерватизма, куда мало кто заезжает по собственной воле? Работа — это любовь, жена, привычка, наркотик.

Анфису он сначала почувствовал затылком, ее-то приближение Геннадий Петрович узнает даже во сне, как-никак она играла почти во всех его спектаклях на протяжении многих лет. Оба прекрасно понимали друг друга с полуслова и полувзгляда, а в труппе периодически мыли им кости, приписывая мыслимые и немыслимые грехи. Но люди они одинокие — так в чем проблема, какая разница, спят эти двое или бодрствуют, всего лишь платонически глядя в глаза друг другу?

Будто невзначай повернув голову, Геннадий Петрович увидел Анфису краем глаза, махнул кистью руки несколько раз, дескать, падай в кресло и жди, что она и сделала. Когда ей надоело ждать, она зевнула громко и протяжно.

— Я щас! — огрызнулся через плечо он, прекрасно понимая, что хотела сказать Анфиса дурацким зевком.

— А я ничего, — промямлила она. — Я просто… от скуки.