Лариса Соболева - Желтые розы для актрисы

Ха-ха! А уши тут как тут! Уши дежурили около кабинета, а должны были бы кормить мужа обедом, уложить его отдохнуть перед премьерой и отгонять осенних мух (если таковые остались), чтоб не тревожили упитанные телеса. Конечно, Люсю не застукали в позе слушателя, припавшего всей плотью к двери, как часто показывают в кино, но не составило труда догадаться: подслушивала мерзавка. Она невинно захлопала лживыми глазами и залопотала преданнейшей интонацией (когда он слышал эти сладкие рулады, ему хотелось придушить ее):

— Хорошо, что я вас застала, Геннадий Петрович, у нас опять ЧП…

— Что, второй софит все же свалился кому-то на голову?

Привыкший к подобного рода «сюрпризам» у дверей своего кабинета, он даже бровью не повел, обращать внимание на всех большеухих и большеглазых, которым жизненно необходимо знать все обо всех, — нервных клеток не хватит. Зато Анфиса просто залюбовалась помрежем, улыбаясь с намеком, мол, не придуривайся, дорогуша, мы все видели, ты здесь не из-за ЧП. Люся поняла, что Оленева способна произнести вслух то, о чем думала (с нее станется), и затарахтела, оправдываясь:

— Вам все шуточки, а я теперь не знаю, как вести спектакль. Второй осветитель разругался с Яном и ушел, сказал, что вообще уходит… насовсем. Он не придет! А третий осветитель не знает спектакля, и это в день премьеры!

Тем временем главреж запер дверь на два поворота ключа, подергал за ручку, чтоб уж наверняка быть уверенным: в кабинет ни одна сволочь не проскользнет, и спокойно сказал:

— Люсь, не парь мне мозги, Ян сам решит этот вопрос.

Взяв за локоть Анфису, он потянул ее к выходу, но та все же не удержалась, небрежно кинула совет:

— Люсенька, не делай больше долга своего, от этого лицо старится, характер портится, нервы истончаются. До вечера, родная.

По пути к выходу их еще догнал бутафор и показал ордена времен Елизаветы I, которые главреж регулярно заставлял переделывать. Получив одобрение, удовлетворенный бутафор отправился к себе, а Геннадий Петрович с Анфисой вышли наконец-то на улицу.

Ммм… какой денек! Рыжее солнце шалило, игриво отражаясь в окнах и витринах, сверкая на полировке автомобилей, окрашивая тротуары, которые стали похожи на спрессованный песчаник. И люди бодро шагали, чувствуя прилив сил, ведь осенью погожие деньки редкость, они несказанно радуют. И это в Сибири, когда давно должен скрипеть под ногами снег!

— Знаешь, как называется наш театр? — неожиданно спросил Геннадий Петрович по дороге к ресторану.

— И как? — равнодушно осведомилась Анфиса.

— Театр МУК.

— Как, как, как?!

— Театр Мук. Это аббревиатура, а полностью — Муниципальное Учреждение Культуры. Сокращенно — МУК.

— Ха-ха-ха-ха… — закатилась Анфиса. — Как вы яхту назовете, так и промучаетесь. И какой идиот назвал театр учреждением?

— Чиновничьи перлы, — устало отмахнулся главреж и вдруг ошарашил: — Помнишь, вчера софит упал?

— Ну?

— Кто-то вытащил болты…

— Погоди, погоди, — замедлила шаг Анфиса, взяв его за плечо. — Вытащили болты? Поэтому упал софит? Надеюсь, не специально… вытащили?

Последний вопрос совершенно глупый, вытащить болты «не специально» невозможно априори. Но что он мог ответить? Ничего. Потому что не знал наверняка, диверсия это или они все же сами открутились. Например: Ян давно не проверял крайний софит, подававший свет из-за кулис, болты разболтались, крепежи ослабли… Впрочем, сказано было «кто-то вытащил». Сказано самим Яном — зав осветительным цехом и одновременно художником по свету. Вчера они с осветителями проторчали в театре допоздна, выясняя, чего это вдруг свалился софит, так и установил Ян: диверсия. А поскольку до главрежа никак не доходило, что вверенном ему театре завелся диверсант, зав осветительным цехом пояснил:

— Кто-то открутил болты с гайками, крепежи, на которых держался софит, ослабли, ну и… он упал. Я искал болты на сцене, но не нашел. Если б они сами выпали, что исключено, но допустим — сами, в этом случае должны были упасть на сцену. А их нигде не было. Мы с ребятами каждый сантиметр ладонями ощупали, болты не иголки, тем не менее ни одного не нашли. Отсюда вывод: их открутили и забрали… да, забрали и унесли! Наверху их тоже нигде нет.

Не доверять Яну причин не имелось. Ни одной. Он обосновался в театре одновременно с Геннадием Петровичем, человек ответственный и надежный, выставляет свет в спектаклях мастерски, придумывает всяческие фишки, короче, творческая натура. К тому же — зачем ему диверсия? При всем при том сухощавый интеллигент Ян Адамович с виноватым видом протирал очки платком, ссутулившись больше обычного, будто хотел съежиться в клубок, спрятавшись от дурацкой проблемы, которой не мог дать объяснение. Он обиженно поджал тонкие губы и хмурился, ведь удар нанесен прежде всего по его репутации.