Дидье Дененкс - Детектив Франции 7

— Хорошо, господа, продолжайте в том же духе, — заключил президент, добродушно переходя к первому пункту повестки дня.

Заседание совета министров еще продолжалось, когда в шестистах километрах к югу от Парижа жандарм Ле Бодюк из бригады дю Пюи, совершая рутинный обход департаментской дороги номер 13, связывающей Аллегр с Сен-Польеном, задержал бродягу. Мужчина провел ночь в канаве, поэтому был взлохмаченным и грязным. Когда жандарм вежливо попросил его предъявить документы, он ответил с сильным итальянским акцентом.

Он сказал, что нечаянно потерял документы, и поклялся Девой Марией, что был честным гражданином и тружеником. Его звали Маттео Галлоне, и он был каменщиком. Он шел от брата из Сета, где его брат жил с женой-француженкой. Он поссорился с братом и нашел работу в Бонневале, на известняковом заводе в Бонневале, повторил он, возле Клермон-Феррана.

Он говорил очень быстро и громко, и, слушая его, жандарм Ле Бодюк усиленно вспоминал, где он мог его видеть раньше. И он вспомнил. Стоявший перед ним человек был точной копией портрета-робота, распространенного семь недель назад поисковым отделом судебной полиции как «разыскиваемого по подозрению в убийстве Кандис Страсберг, совершенном в Бо-де-Провансе 16 или 17 августа». Все соответствовало: тонкие губы, коротко остриженные жесткие волосы, смеющееся выражение лица и небольшой шрам на правой щеке.

Жандарм Ле Бодюк тепло улыбнулся.

— Я охотно вам верю, — сказал он, прерывая поток красноречия бродяги, — но этого недостаточно. Необходимо проверить то, что вы говорите. Вас не затруднит пройти со мною в участок? Простая формальность. Мы сделаем несколько звонков, все выясним и… — он чуть было не сказал «отпустим вас», но вовремя спохватился: тип мог заподозрить, что его собираются арестовать, — расстанемся добрыми друзьями… Хорошо?

ВИНОВЕН В ЧЕМ? Таким был крупный заголовок, появившийся в газетах на следующей неделе. В свою очередь оппозиционные газеты вопрошали: ЖЕРТВА КОГО? Любопытно, что эти настойчивые и противоречивые вопросы не затрагивали итальянского бродягу, задержанного на департаментской дороге и содержащегося с тех пор под стражей в участке дю Пюи. Бродяга никого не интересовал. Одна крайне правая еженедельная газета уже давно предсказывала своим четыремстам тысячам читателей: вы станете свидетелями того, что французская полиция найдет в один прекрасный день козла отпущения в виде какого-нибудь бездомного бродяги, не понимающего толком французского языка, и повесит на него это убийство, к великому облегчению истинно виновных. Теперь это предсказание начало сбываться. Общественное мнение, подогреваемое в течение пяти месяцев ожиданием сенсационных разоблачений, не удовлетворится получением на блюде бродяги. Это напоминает один американский фильм серии В, в котором подозреваемыми были по очереди все влиятельные люди города, а в последний момент убийцей оказался аптекарь-невропат, который был вне подозрений.

ВИНОВЕН В ЧЕМ?… ЖЕРТВА КОГО?…

В обоих случаях после вопросительных знаков появлялась фотография Кристиана Сольнеса, но по разным причинам. Если первый вопрос не выходил за классические рамки рабочей гипотезы, то во втором случае указывалось, что прессе были даны специальные инструкции, чтобы отвлечь общее внимание от морской базы в Тулоне, а также от возможного участия в преступлении сына высокопоставленного лица. Популярный исполнитель модных песен был прекрасным инструментом для расслоения общественного мнения [13] У нас нет никаких доказательств, что такие инструкции были даны. Однако до нас дошли слухи, что один высокопоставленный чиновник из секретариата правительства лично оказывал давление на директоров издательств некоторых газет во время частных бесед. . И это тем более, что, вернувшись с гастролей из Италии, Кристиан Сольнес дал очень противоречивые показания, путал даты и оказался неспособным представить серьезное алиби на 15, 16 и 17 августа. Он объяснял эти неточности и расхождения своей артистической натурой, модной затуманенностью выражений, беспечно улыбаясь фоторепортерам, поджидавшим его у выхода из Дворца правосудия в Марселе. Однако после каждого допроса улыбка его становилась все более натянутой, и он старался как можно быстрее сесть в «ситроен» своего импресарио Теодора Гольдштейна. Спустя три месяца после убийства в Бо-де-Провансе все фотоаппараты и кинокамеры были направлены на молодого автора «Письма к Дуна».