Дидье Дененкс - Детектив Франции 7

— А еще чего?

— И иностранцев. Будете чувствовать себя как дома среди американцев. Вы этого хотите?

— Возможно. А что тебе до этого?

— Ничего.

Обращение на «ты» пронзило его, как электрическим током. Он остановился у двери, расслабился и улыбнулся:

— До понедельника, я вернусь рано утром.

— В понедельник меня уже здесь не будет.

— Оставьте ключ у консьержа. До свидания. Желаю хорошо провести время.

— Постараюсь, — сказала она. — А ты куда?

— В деревню, навещу свою детвору.

— Ты женат?

— Разведен. Дети живут с женой, два мальчика, четырех и двух лет.

Бросив кожаную сумку в передний багажник «порше», он злился на самого себя. Как он и предполагал, у ворот Сен-Клу образовалась огромная пробка. После Роккенкура пошел дождь, заработали дворники. «Порше» ехал зигзагами, непрерывно меняя полосы, чтобы выиграть несколько метров. Бернару хотелось оторваться от других машин, выжать из мотора все его лошадиные силы, но это было невозможно. У него начала болеть голова, и ему хотелось есть. Он все больше злился и курил одну сигарету за другой. Ему хотелось остановиться у первого кафе, но тем не менее он доехал до самого Бревьера, лежащего перед Рамбуйе, остановил машину на обочине дороги и вошел в кафе. Его соединили почти сразу.

— Послушай, Колетт, мне очень жаль, но я не могу приехать.

— Ты где, дорогой?

— Возле Рамбуйе.

— Значит, самый трудный участок уже позади.

— Дело не в этом. Я потом объясню тебе.

— Дети очень расстроятся. Твой приезд для них — настоящий праздник.

— Я знаю, но не могу. Это выше моих сил.

— Девушка?

Он угадывал ироничную улыбку на ее лице.

— Это все так странно, я сам не знаю, что это.

— Ты обещал им устроить фейерверк.

— Скажи им, что я устрою его в следующий раз. Клянусь.

— Но это глупо — доехать до Рамбуйе и возвращаться назад.

— Да, очень глупо. Целую тебя.

Было десять часов, когда он вернулся в квартиру на улице Николо, и он знал заранее, что не застанет ее дома. Может быть, она все-таки вернется не слишком поздно? Хотя он знал, что вернется она поздно. А что, если она придет с каким-нибудь парнем? Его охватила паника, сменившаяся ненавистью. «Какое она имеет право приводить кого-то в мой дом?» — подумал он. Хотя это такое поколение… от них всего можно ожидать. Разве в мое время (ему был тридцать один год) девушки могли позволить себе такое? Ложась в полночь в постель, он представил себе ее рядом, обнаженной, и ту оргию, которой они могли бы предаться. Он встал с кровати, взял лист бумаги и написал: «Я передумал и решил остаться. (Для него это было почти признанием в любви.) Я буду спать в кабинете (проявление деликатности). Завтра можно спать долго. (Он уточнял свои намерения.)»

Утром, проснувшись, он увидел приписку к своему посланию: «Я проснулась рано. Я не могу уснуть, поэтому вернусь в полдень».

Он побрился, затем снова лег, а когда в двери повернулся ключ и она открыла дверь, он притворился спящим. Он предусмотрел целую гамму тактических приемов ее соблазнения, но, услышав над своим ухом щелчок поясного ремня и скольжение джинсов вдоль ног, понял, что его приемы не понадобятся.

Начало их любви походило больше на игру, на что-то несерьезное, но внезапно она стала сосредоточенной, откинула голову набок, а из ее напряженных губ вырывались все более продолжительные стоны. Глаза ее были закрыты, но время от времени она приоткрывала их, глядя на него томным и отсутствующим взглядом, затем ее веки снова опускались, голова запрокидывалась, тело вздрагивало, и так продолжалось несколько раз до тех пор, пока неожиданно в груди ее не родился животный, пронзительный крик освобождения и высшего блаженства.

— Ты знаешь, — сказала она, — у меня был трехнедельный перерыв.

— И на пароходе?

— И на пароходе. Единственный мужчина, который мне там нравился, был администратор.

— Но ты не спала с ним?

— Увы, нет.

— Сначала я вел себя с ней как идиот, — сказал он позднее, — я просто потерял голову. С ней было очень легко, она была мила и обволакивала нежностью, между нами не было никакого барьера, никакого стеснения, как будто бы мы уже давно знали и любили друг друга. Но в то же самое время ее отделяла какая-то невидимая, нематериальная и даже прозрачная завеса, пелена, которая как бы замуровывала ее заживо. Вы знаете, что-то наподобие научно-фантастических фильмов, в которых марсианин с внешностью человека отделен от людей стеклянной перемещающейся перегородкой. Я вел себя как идиот, потому что обезумел от счастья, и каждый раз, когда я говорил ей об этом, невидимая пленка, отделяющая нас, становилась все более плотной.