Дидье Дененкс - Детектив Франции 7

«Мои подчиненные обладали необходимым профессионализмом, чтобы выполнить эту работу». Но он предвидел, и не без основания, что пресса придаст особый характер убийству иностранной туристки: на нем висело еще также дело в Люре. Кроме того, его не оставляла смутная тревога о том, что в один прекрасный день Вашингтон потребует от Парижа отчет за это убийство. Все эти причины побуждали его лично следить за ходом операции во избежание малейшего недочета или халатности.

Когда военные отправились в путь, солнце уже поднялось над Ком, высокой горой округлой формы, доминирующей над Альпийским массивом. Вся долина превратилась в настоящее пекло. Ничего не произошло до 10 часов 20 минут, когда ученик пилота Ламуре проинформировал сержанта о том, что он обнаружил на дороге в двухстах метрах от убийства некий инструмент, по форме напоминающий острие пики и который он считает острием гарпуна, используемого при подводной охоте. Чистый и сверкающий металл и незатупленный, острый конец заставляли думать, что этим орудием никогда не пользовались. Приблизительно в четырнадцать часов жандарм Дельпеш обнаружил в свою очередь палку из миндального дерева, имеющую шестьдесят сантиметров в длину и пять сантиметров в диаметре, один конец которой был тщательно обточен ножом: на нем были отчетливо видны коричневые пятна, которые могли оказаться пятнами крови, равно как и иметь любое другое происхождение. (Позднее лабораторный анализ показал, что это были действительно пятна крови, но их слишком незначительное количество не позволило определить, идет ли речь о крови человека или животного; кроме того, экспертизой было установлено, что палка была обточена за восемь иди двенадцать дней до убийства.)

В то время как изнуренные жарой люди продолжали свои поиски, разбившись на две группы, сержант Мэзерак уже в третий раз допрашивал Клода и Николь Лаплас. Невзирая на их протесты, он попросил их остаться в распоряжении жандармерии по крайней мере до вечера понедельника: они смогут за ночь добраться до Парижа.

Аджюдан был удивлен тем обстоятельством, что из множества направлений Клод Лаплас выбрал именно то, которое прямо привело его к трупу. Что мог на это ответить Клод? Чистая случайность… Да, его жена не пошла с ним, оставшись сидеть на камне. А разве он сам не устал? Да, устал, но при виде хаотического скопления скал его охватило почти детское желание взбираться на них и перепрыгивать с одной на другую. Может ли он сказать, чем они занимались в предшествующие дни? Разумеется. Они выехали из пансионата Калеллы де Палафрюгель утром 16 августа, в одиннадцать часов. Около шести часов вечера они переехали границу. Отвечая на вопросы, Клод думал о том, что, когда в следующий раз наткнется на труп, он остережется сообщать об этом кому бы то ни было.

В шестнадцать часов командир эскадрона Кампанес дал приказ прекратить прочесывание, продолжавшееся уже в течение семи часов на площади, превышающей три тысячи гектаров, и не принесшее видимых результатов. В то время как рядовые жандармы не спеша рассаживались по грузовикам, офицеры заняли места в двух машинах и направились в сторону Тараскона.

В старом Дворце правосудия, занимающем северную часть здания мэрии, прилегающего к замку, суровый фасад которого уже в течение четырех веков отражается в быстрых водах Рона, судья Суффри знакомился с заключением аутопсии. Смерть действительно наступила в результате удушения, а удары по голове и в левый висок серьезной опасности для жизни не представляли. Смерть наступила 15 или 16 августа, точнее определить дату смерти не удалось из-за разложения трупа, особенно генитальных органов, вызванного сильной жарой, что также не позволило установить, имело ли место изнасилование.

Жерар Суффри был назначен в Тараскон два года назад, это был его второй служебный пост. Ему было сорок два года, и он был уроженцем севера, точнее, города Лилля. Высокого роста, с большими руками, с волосами, подстриженными ежиком, он всегда немного сутулился, а сильная близорукость вынуждала его носить очки с толстыми стеклами. Если прокурор Деларю не колеблясь поручил ему вести дело Страсберг, то объяснялось это здравым смыслом судьи, его беспристрастностью и поразительной работоспособностью, унаследованной им от фламандских предков. Но у самого судьи была еще одна дополнительная причина личного характера, чтобы взяться за это дело с таким рвением. Он сам был отцом восемнадцатилетней дочери, студентки в Эксе, демонстрирующей свою независимость и прогуливающейся по городу в самых нелепых хипповых нарядах. Как только он увидел труп девушки из Адской долины, он почувствовал «охватившее его до глубины души волнение».