Дидье Дененкс: Детектив Франции 7

— Она что, имеет привычку тебе звонить? — интересуюсь я.

— Нет, сегодня впервые.

— Как думаешь, с чего это вдруг ты ей понадобилась?

Она колеблется, снова краснеет, потом пожимает плечами:

— Понятия не имею.

Вид у нее при этом такой же честный и искренний, как у торговца подержанными автомобилями, который пытается всучить вам старую рухлядь, уверяя, что это отреставрированный «бьюик». Сажусь рядом с ней на кровать и голосом, исполненным нежного упрека, вопрошаю:

— А что, если мы не будем лгать?

Она смущенно отворачивается.

— Можно подумать, что ты боишься, — замечаю я.

— Это правда, — бормочет она. — Только не по той причине, о которой вы думаете. Понимаете, директор и я… мы…

— Короче, ты с ним спишь, так?

— Да.

— Потому он тебе и поставил телефон, верно? Хочет, чтобы ты была под рукой. Как только ему удается улизнуть из дома, вы встречаетесь. Угадал?

— Да, — подтверждает милое создание.

— Как это ты еще успеваешь менять трусики? — смеюсь я. — Компер, твой патрон… это не считая тех, кто подвернется случайно. У тебя что, внутри обогреватель, а, малышка?

Роза улыбается. Мое замечание ее не сердит — похоже, она не испытывает внутреннего недовольства от обилия своих сексуальных эмоций. Возвращаюсь к основной теме:

— Так почему все-таки она тебе позвонила? Как-никак, жена патрона… Как думаешь?

— Боюсь, она кое-что узнала.

— Думаешь, какая-нибудь добрая душа просветила ее по поводу того, что журналисты назвали бы брачной изменой? Анонимное письмо — услада провинциала.

— Да, боюсь, — кивает она.

— Что она из себя представляет, эта жена Болуа? Старая, страшная, больная?…

— Нет, совсем нет. Она парижанка, гораздо моложе его. Ревновать она не станет — они уже давно предоставили друг другу полную свободу. Но она может воспользоваться моей связью с ее мужем, чтобы потребовать развода.

— Чего же тут бояться? — ухмыльнулся я. — Дорогу освободит. Настроишь своего патрона как следует — глядишь, он на тебе и женится. И мама-калека будет спасена.

— Не женится он на мне. Я не из его круга.

Ничего себе. У этого типа, оказывается, еще и социальные предубеждения.

— А когда он на тебя карабкается, лягушонок, это его не смущает?

— Господи, как это неприятно! — почти не слушая меня, восклицает Роза. — А вдруг она затеет скандал? Мне тогда во всей округе работу не найти.

Можно было, конечно, объяснить ей, что при ее талантах ей обеспечена работа в любом борделе Гренобля, но я удерживаюсь. Конечно, полицейских считают грубиянами, но даже если это так, должны же быть исключения, подчеркивающие правило?

— Там видно будет, — философски заявляю я.

В два часа она уходит на работу. Следую за ней на почтительном расстоянии, чтобы не привлекать внимания. Когда она входит в здание, поворачиваю обратно. До конца рабочего дня можно быть спокойным. Да и вообще, с чего я взял, будто ей грозит опасность? Кто такая эта девчонка? Так, сто пятнадцатая спица в колеснице. На черта она сдалась этой банде, тем более что у них и без того полиция на плечах висит?

Все так, только я почему-то неспокоен. Спрашиваю себя, в чем дело, и с удивлением понимаю, что мучает меня не что иное, как угрызения совести. Право исповедовать высокие теории надо заслужить, а не украсть. Я был не прав, послушавшись Дюбона и обманув старика. Развлекаюсь тут с девчонкой, обжираюсь в ее обществе телячьими ножками вместо того, чтобы сесть на парижский поезд… Нет, ребята, это не по-католически! Я на мертвой точке. Чувствую себя неприкаянным, как лодка, сорвавшаяся с якоря. Хочется крикнуть «караул» и прыгнуть в поезд на ходу. Похоже, это лучшее, что я могу сделать.

Иду на почту и вызываю Дюбона. Он берет трубку. Правда, его «алло» звучит невнятно, но кто еще будет говорить по телефону с набитым ртом?

— Привет! — говорю я.

— А, это ты, супермен моей жизни! — восклицает он, сделав могучий глоток.

— Опять жуешь? — осведомляюсь я.

— Цесарку, малыш. Не знаю ничего более вкусного. Конечно, при условии, что повар не будет жалеть масла. Ее, проклятую, чертовски легко пересушить.

— Господи, — не выдерживаю я, — ты не человек, а просто живоглот какой-то. Единственный смысл жизни — пожрать как следует!

— А он не хуже любого другого, — не без гордости утверждает Дюбон.

— Согласен, — язвительно замечаю я. — Каждый имеет тот идеал, которого достоин.

— Так чем сейчас занят знаменитый комиссар Сан-Антонио? — меняет он тему. — Король детективов и красоток?