Дидье Дененкс - Детектив Франции 7

Директор машет рукой, и девица исчезает.

— Расскажите подробнее, как осуществляется транспортировка, — прошу я.

— Я звоню в Лион и заказываю грузовик.

— Точное время выезда вы сообщаете?

— Нет.

— Но кто-то же его знает?

— Только службы Французского банка — им надо заранее расставить патрули. Все тридцать километров проход грузовика скрытно контролируется. Если на каком-то отрезке он запаздывает, ближайший патруль едет ему навстречу.

— Где располагаются патрули?

— Как правило, перед большими городами. Царон, Бургундия, Брон…

Вот и еще кусочек мозаики встал на место. Теперь я знаю, почему покушение должно было произойти в Ла Гриве. Местечко расположено четырьмя километрами дальше Бургундии — достаточно далеко, чтобы патруль не услышал взрыва. Вместе с тем — добрых полчаса до следующего контрольного пункта. Выигрыш во времени.

— Шофер и охранник вооружены? — спрашиваю я.

— Только охранник. У него автомат.

Понятно, зачем понадобилась дрессированная собака: вооруженные грабители вряд ли смогли бы захватить грузовик без жертв, в то время как маленький песик у нормальных людей с нападением никак не ассоциируется. Да-а, ребятам повезло. Надо же, умудрились придавить псину, не задев детонатора!

— Мы выяснили, кто знает о времени выезда, — говорю я. — А кто его определяет? Вы или банк?

— Банк.

— Как они сообщают об этом вам?

— Депешей.

— Кто, кроме вас, имеет возможность ее прочитать?

— Никто.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Предположим. А что вы делаете, прочитав депешу? Уничтожаете ее?

— Боже мой, нет, конечно. Секретарша кладет ее в специальную папку, а папку я запираю в сейф.

Он подходит к сейфу, отпирает его, достает папку и протягивает мне. Я тихонько отталкиваю ее, не открывая.

— К сейфу имеет кто-нибудь доступ, кроме вас?

— Нет, — уверяет он. — Тут кодовый замок, и комбинацию, кроме меня, никто не знает. К тому же, вы можете счесть это мальчишеством, но я ее все время меняю. Например, вчера была «Жермена». А сегодня уже «Марселла».

Я внимательно смотрю на мальчишечку. Да, похоже, этот тип не прочь позабавиться с девочками. Произнося женские имена, он вновь обретает цвет свежесваренного рака, слюнявая нижняя губа оттопыривается, а глазки будто подергиваются салом. Ох, доведет его эта невинная слабость до апоплексии!

— Ну хорошо, — вздыхаю я. — Спасибо за помощь, господин директор. И настоятельно прошу вас о моем визите никому не говорить.

— Можете рассчитывать на меня.

— Хочу, чтобы вы поняли, — настаиваю я. — Если я говорю — никому, это значит — никому. Без исключений.

Проникновенно смотрю ему в глаза. Багроветь ему уже некуда, и он от возмущения начинает буквально раздуваться. Поняв, что еще минута — и он попросту лопнет, я встаю, отвешиваю поклон и иду к двери.

— Ваше молчание особенно важно, потому что дело очень серьезное, — бросаю я на прощание. — Не говоря о нескольких миллионах, потерянных государством, в нем уже по меньшей мере пять трупов. Я бы не хотел, чтобы вы стали шестым.

Погода становится все лучше. Уже из-за одного только этого великолепного солнца Дюбону стоило заставить меня сыграть роль больного. Да уж, парень он не промах. Это же надо — суметь устроить приятелю натуральный аппендицит только для того, чтобы дать ему возможность продлить свой отпуск! До сих пор я полагал, что такое встречается лишь в книгах, да и то — только в моих. Что, конечно, в немалой степени повышает их тиражи.

Вдыхаю полной грудью. Ничего не скажешь, этот воздух стоит того, чтобы им дышать. Медленно, торжественным шагом, как гладиатор-победитель, пересекаю обширный фабричный двор. Безрукий сторож торопится мне навстречу. Ради меня он пригладил усы и поправил козырек фуражки.

— Позвольте доложить, господин комиссар, — говорит он, — что раньше я был жандармом.

Сдерживая нарождающуюся веселость, уверяю его, что я так и думал — видна хорошая наследственность. Взгляд его становится влажным; возможно, и не только взгляд.

— Двадцать лет беспорочной службы, — рапортует он и принимается рассказывать о себе. Сначала он служил в Юра. Его шеф принуждал мальчишек-пастухов к содомскому греху, и он на него донес.

— А что бы вы сделали на моем месте, господин комиссар? — вопрошает он. — Тем более что сам-то я педиком не был…

— Еще бы.

Потом он излагает историю с мотоциклом, из-за которого лишился руки, и переходит к здоровью своей благоверной. Но тут я его прерываю: