Дидье Дененкс - Детектив Франции 7

Надо было видеть, как эти маленькие упрямцы уставились на моего Виктора Гюго [15] Портрет Виктора Гюго изображен на 50-франковой купюре. .

Объясняю пацанам, что приехал навестить друзей, а их нет дома. Затем обещаю изделие французского Монетного двора тому, кто видел, как они уезжали.

Детишки молча переминаются с ноги на ногу. Наконец один выступает вперед.

— Дама уехала вчера, — объявляет он.

Ага.

— А господин?

— Мы его не видели.

— Давно они здесь живут?

— Три недели.

— Кому принадлежит дом?

— Господину Равейену.

— Кто он такой?

— Адвокат.

— Сам он в Серве не живет?

— Нет.

— Ты не обратил внимание, чем занимаются дама и господин, когда приезжают сюда?

Мальчишка снова колеблется, явно раздумывая, не удастся ли содрать с меня побольше. Типичный маленький пройдоха. Треугольная мордашка прирожденного грешника, бегающие глазки, нечесаные рыжие патлы.

Побеждает крестьянская осторожность: лучше синицу в руки, от добра добра не ищут и так далее.

— Они прогуливаются, — говорит он.

— Со своей собакой?

— У них больше нет собаки.

— Куда же она делась? — удивляюсь я. — Они что, ее убили?

— Что вы! — смеется он. — Просто Фифи любила бегать за машинами.

Вот я и узнал имя покойницы. Стало быть, Фифи.

— За всеми? — уточняю я.

— Да нет, — подумав, говорит он. — Я видел, она бегала только за грузовиками. Терпеть их не могла.

— Вот как?

— Ну да. К булочнику, например, как продукты везут, так Фифи на машину прямо кидается. Тому даже останавливаться приходилось, чтобы ее не задавить.

— Не может быть.

— Точно.

— А за легковушками, она, стало быть, не бегала?

Мальчишка задумывается. Я тем временем поздравляю себя со столь удачным знакомством. Вряд ли во всей деревушке найдется еще хоть один толковый свидетель. Да еще такой, который захочет мне что-нибудь рассказать.

— Нет, — приходит к окончательному выводу мой Гаврош, — она гонялась только за грузовиками. Когда сюда приежали доктор или ветеринар, ей было лень даже зад приподнять.

Сворачиваю купюру в трубочку и протягиваю ему. Он хватается за нее, как утопающий за веревку.

Возвращаюсь к своей лавочнице. Она встречает меня материнской улыбкой, как старого знакомого.

— Ну как, нашли?

— Почти. Но я бы хотел поговорить с неким господином Равейеном. Он ведь живет где-то здесь, не так ли?

— С которым? — спрашивает она вместо ответа.

Я обескуражен.

— Как это — с которым?

— Их двенадцать, — поясняет она, быстро прикинув на пальцах.

— Я хочу поговорить с хозяином дома, который сняли мои друзья.

— А! — понимающе кивает она. — Тогда это Жюль Равейен. Он живет во-он там, сразу за памятником погибшим.

И тут погибшие? Их уже становится многовато.

Ошибившись по меньшей мере тридцать три раза, я наконец подхожу к двери указанного дома.

Пахнет вареной капустой, красным деревенским вином, пережаренным луком и навозом. Постучав, открываю дверь и вижу трех здоровенных детин, уничтожающих ломти сала шириной с мои ягодицы.

— Здравствуйте, — бормочу я, ни к кому персонально не обращаясь.

Сотрапезники перестают жевать. Могучим усилием проглатывают куски, застрявшие в глотках. И смотрят на меня, как, должно быть, смотрела маленькая Бернадетта на Божью матерь Марию, когда та явилась перед ней в первый раз.

— Господин Равейен? — вежливо осведомляюсь я.

Самый старший поднимается. Сначала я вижу русые усы в виде галстука-бабочки. Затем обращаю внимание на испещренное морщинами лицо. Взгляд голубых очей падает на мою драгоценную персону.

Из дырки под усами вылетает:

— В чем дело?

Остальные деликатно молчат.

— Я по поводу ваших жильцов в Серве, — поясняю я.

— А, вот оно что, — облегченно вздыхает дырка.

Чувствую, что напряжение несколько разрядилось. Он явно боялся, что я налоговый инспектор или контролер молока. Но поскольку я ни тот ни другой и не покушаюсь ни на его деньги, ни на его покой, Жюль Равейен обретает обычное благодушие. Я обращаю внимание на то, какой у него потешный кончик носа: идеально круглый, ярко-красный, он деликатно расположился на пышных усах, как драгоценность на бархатной подушечке.

Двое его сотрапезников — огромные парни в майках и фуражках. Количеством экспрессии их физиономии напоминают пятьдесят граммов сцеженного творога.

— Вы их друг? — интересуется хозяин.

Вводить его в заблуждение не имеет смысла. После вопросов, которые я собираюсь задать, самый отъявленный тупица сообразит, что я не питаю к девице в синем дружеских чувств.