Николас Блинкоу: Белые мыши

Адвокат говорит:

– Поезд простоял в Лионе тридцать минут. Он опережал расписание, и его задержали, чтобы в Париж он пришел вовремя.

Эти тридцать минут и становятся самыми важными, все остальное не имеет значения. Адвокат ждет, а когда ему становится ясно, что я так ничего и не скажу, вытаскивает газету.

– Ваше дело принимает дурной оборот.

Нынче вторник, вчера прошел показ Осано. Еще одна фотография на первой странице, еще один снимок, на котором мы с Луизой целуемся. Этот сделан на показе в Милане. Я заглядываю на страницы, посвященные моде, и вижу фотографию Луизы на подиуме, рядом с ней женщина в одной из придуманных мной рубашек. Уже по заголовкам можно сказать, что коллекцию нашу приняли хорошо. Для меня это сюрприз: не думаю, что кто-нибудь из нас ожидал встретить в Париже восторженный прием. Однако весь материал мне прочесть не удается, адвокат слишком нетерпелив. Он отбирает у меня газету, открывает ее на другой странице и показывает статью, проиллюстрированную одной только моей фотографией.

В статье говорится, что мне отказали в освобождении под залог из-за неладов с паспортом. Появилось и нечто новое: история о том, как я пытался убить французского фотографа около ночного клуба в Милане. Присутствует даже интервью с Этьеном. Он совершенно выветрился из моей головы; за всю миланскую Неделю моды я его ни разу не видел и ни разу не задумался – почему. Теперь ненависть к нему вспыхивает во мне с новой силой. На фотографии губы Этьена сложены в подобие глумливой ухмылки, глаза сощурены из-за дымка сигареты, которую он курит. Историю он излагает красочную, оказывается, я измолотил его на улице до беспамятства. Он признает, что был слишком испуган, чтобы сопротивляться, он знал, что я ношу с собой нож. Я, видите ли, изрезал его матрас в отеле «Кост».

Адвокат еще раз спрашивает: помню ли я остановку в Лионе?

Я киваю. Остановку я помню. Это было около шести утра.

– И где вы находились?

– У себя в купе.

– Ваша сестра сможет это подтвердить?

Я выдерживаю паузу. Которая перерастает еще в одно долгое молчание. Тон адвоката становится более неприязненным: возможно, гонорар, полученный им за то, чтобы он меня представлял, кажется ему недостаточным.

– Сможет она подтвердить это? Она бодрствовала, спала?

Я говорю:

– Она не сможет этого подтвердить.

– Почему?

– Просто не сможет, и все.

Луиза сообщает, что приехала мама. Прошло больше недели, прежде чем мама узнала, что я в тюрьме. Страшно подумать, в каком она сейчас состоянии.

Спрашиваю Луизу, виделись ли они.

Луиза качает головой:

– Она в бешенстве из-за того, что ее не известили раньше. Провела весь день с месье Марти.

Месье Марти – это мой адвокат.

– Когда вы встречаетесь?

– Завтра. Прежде мы надеемся получить кое-какие хорошие новости. – Луиза старается сохранять бодрый вид. Что сложновато при таких, как у нее, испуганных глазах. – Я тоже переговорила с месье Марти. Об остановке в Лионе.

– Да?

– Ты помнишь ее?

Киваю.

Когда мы прибыли туда, уже светало – я узнал город по собору. Луиза завернулась в снятую с постели простыню. На мне была та же футболка, в которой я ходил в уборную и ругался с Осано. С того времени я успел снять ее и надеть снова. То был момент дремотного покоя, мы разговаривали, куря одну сигарету. Откидной столик мы подняли и закрепили, чтобы было на что поставить локти да заодно и пепельницу.

Теперь Луиза говорит:

– Мы вовсе не обязаны полагаться только на алиби, которое я тебе обеспечиваю. Есть еще железнодорожные рабочие, они видели нас в окно.

– Я их не помню.

– Помнишь.

Я продолжаю качать головой. Мы сидели за столиком, сплетя руки, словно предаваясь игре вроде армрестлинга. Головы наши были любовниками, сближавшимися для поцелуя, а руки – врагами, запрещавшими целоваться, удерживавшими нас на расстоянии. Простыня соскользнула с Луизы, она заявила, что для сохранения равновесия ей необходимо опираться грудью о стол.

Все верно, за окном стояла, подбодряя нас криками, бригада железнодорожных рабочих. Они думали посмеяться над нами, полагали, что, увидев их, мы покраснеем, прервемся и опустим шторку.

Я сказал Луизе:

– Покажи им шампанский душ. Вдруг ему суждено обратиться в неотложную железнодорожную процедуру.

Она подмигнула:

– Я их много чему могу научить.

И показала рабочим язык. Те стояли и словно смотрели кино, склоняя головы набок, оценивая кадры, возникающие на стеклянном экране окна.