Николас Блинкоу - Белые мыши

Потом, уже в ванной, делать вид, будто ничего не случилось, становится сложнее. Семя, извергнутое мной в унитаз, оставляет в воде маслянистые следы, плавучие морские нити. В квартире жарища, ванную заполняет благоухание «Первого номера», мысль о котором становится истерически смешной, особенно если учесть, чем я занят. Мой член содрогается, содрогается от смеха. Но мне необходимо затолкать его назад, в провинившуюся ширинку. Я смеюсь и не слышу своего смеха. Все, что я слышу, это шаги в коридоре и голос Аманды.

Говорить она начинает еще до того, как входит в спальню. Целая литания извинений с подвыванием.

– Прости, милая. Мне так жаль…

Подходит к Луизе.

Похоже, присаживается на кровать.

– Простыни, они же совсем мокрые.

Спускаю воду, и все вокруг словно взрывается, рушится Ниагарой звуков.

– Кто там? – Аманда насторожилась, голос поднялся на несколько тонов.

– Брат.

Выхожу из ванной. Аманда глядит на меня во все глаза, однако, поняв, что Луиза не врет, смягчается.

– Это ночной пот. Но Джейми был рядом.

Улыбка Аманды сменяется выражением озабоченности.

– О, милая. Как жаль, что не я.

Аманда просит меня остаться.

Я уверен, она любит Луизу. Аманда, может быть, и капризна, даже театральна, предпочитает бурные препирательства другим способам выражения своих чувств. Возможно даже, она и раскокала в ванне флакон духов. Сомневаюсь, но все может быть. Я знаю только, что она хочет Луизе добра и верит в общее с ней будущее. На самом деле она упрашивает меня остаться, потому что я – хороший брат, я сидел с заболевшей сестрой, а не гонял, как некоторые, по Милану на машине, упиваясь своей хандрой. И хоть я остаться отказываюсь, Аманда пытается соорудить для меня постель на софе, достав из платяного шкафа подушки и одеяла. Когда я ухожу, она со стаканом в руке провожает меня по коридору и все спрашивает, не хочу ли я напоследок выпить. Я извиняюсь – спасибо, не могу.

Ночь кажется мне более холодной, чем несколько часов назад. В следующие дни температура продолжает падать, город окутывают вьюги. Эта перемена помогает мне заново воссоздать для себя Милан как город, полный опасностей. Проходя в людской толпе изгибом виа Торино, я воображаю, что за мной кто-то следит; что засевший на одном из верхних этажей снайпер снимает меня выстрелом в голову. Улицу я перехожу, оставшись в целости и сохранности, но на другой ее стороне застреваю в подобии клинча со встречным пешеходом – кто кому уступит дорогу, он или я? Он улыбается, ему смешно. Мы обмениваемся извинениями, я проскальзываю мимо него, представляя, как его нож втыкается мне между ребрами. Живот мой стягивается в узел, настолько уверенно жду я удара стали.

Перебегая пьяцца Эдисон и приближаясь к дверям почтамта, я представляю себе, что вот сейчас вляпаюсь в ограбление банка и бегущие к поджидающим их машинам грабители расстреляют меня. Ничего такого не происходит. Где бы разжиться футболкой с надписью «Убейте меня, ради бога»?

Паспорт мой наконец пришел, в графе «адрес доставки» значится: «Главный почтамт в Мали, Италия». А вместо подписи отправителя стоит: «Ха-ха-ха».

По пути в аэропорт Линате я набираю побольше газет. В ночь со вторника на среду состоится вручение Британской премии за достижения в области моды, газеты печатают фотографии получившего звание «Дизайнер года» Александра Маккуина. Если бы победил не Маккуин, я попросил бы местные власти предоставить мне статус беженца. Или покончил бы с собой. Для последнего мне хватит любой причины, поскольку о настоящей я даже думать не хочу.

Биби выходит из дверей таможни. Физиономия моя расплывается в самоуверенной улыбке – не зря я практиковался все те сорок минут, что дожидался Биби. Она обнимает меня за плечи, повторяя «малыш, малыш, малыш», осыпая мое лицо поцелуями, и завершает приветствие последним, долгим, медленным поцелуем в губы.

– Ум-м. Соскучилась, – говорит она, вынимая из сумочки пачку «Мальборо». Закурив и наполнив легкие дымом, она спрашивает: – Ну как ты?

Трудно сказать, какое я произвел на нее впечатление. Говорю:

– Куча работы у Осано.

– О господи. Поверить не могу. И ты даже живешь у него. Черт. Теперь хоть сможешь перебраться ко мне. «Времена года», малыш. Люкс на первом этаже.

Миланский «Времена года», возможно, единственный в мире отель, в котором люди предпочитают жить на нижних этажах. Построен он на раскопанных остатках монастыря эпохи Возрождения, от монастыря сохранились сводчатые залы – но только на первом этаже. Толкая перед собой багаж Биби и приближаясь к парковке, я гадаю, смогу ли каждое утро просыпаться в месте, напоминающем не то церковь, не то роскошную гробницу. Боюсь, оно сведет меня с ума. Хотя я и так уже чувствую себя сумасшедшим.