Белинда Бауэр - Черные Земли

Ничего такого не было. Только запах истории, и горькая грусть, и школьная фотография тощего мальчишки с румяными щеками и неровными зубами, улыбающегося так широко, что почти не видно темно-голубых глаз. Стивен не сразу сообразил, что эта фотография появилась здесь уже после, — потому что если уж мальчишка ставит на стол собственную фотографию, на фотографии он должен держать огромную рыбину или еще какой трофей.

Девятнадцать лет назад этому одиннадцатилетнему мальчишке — наверняка похожему на Стивена — надоело возиться с конструктором и он вышел в теплый летний вечер пробежаться по улице, не подозревая, что уже никогда не вернется, не соберет свою космическую станцию, не будет размахивать своим бело-голубым шарфом по воскресеньям и даже не заправит кровать. Его мать, бабушка Стивена, сделает это позже сама.

Вскоре после семи пятнадцати, купив у мистера Джейкоби из газетного киоска пакетик шоколадных драже, Билли шагнул из царства детских фантазий в царство кошмарной действительности. На отрезке в двести ярдов от дома до киоска мистера Джейкоби Билли просто исчез.

Бабушка Стивена ждала Билли до половины девятого, потом послала Летти, дочь, поискать брата; в девять тридцать, когда стемнело, она пошла искать сама. Светлыми летними вечерами дети заигрывались на улице допоздна — хотя по зимним часам им уже давно пора было бы спать. И только после того, как Тед Рэндалл, сосед, сказал, что нужно позвонить в полицию, бабушка Стивена навсегда превратилась из Мамы Билли в Бедную Миссис Питерс.

Бедная Миссис Питерс — муж которой так глупо погиб, вылетев с велосипеда прямо под колеса барнстепльскому автобусу, — ждала, что Билли вернется.

Сначала она ждала его у двери. Она стояла там целыми днями в течение месяца, едва замечая четырнадцатилетнюю Летти, прошмыгивающую мимо нее в школу и возвращающуюся ровно в три пятьдесят, чтобы не заставлять мать волноваться еще сильнее — если только это было возможно.

Когда погода испортилась, Бедная Миссис Питерс переместилась к окну: оттуда видна была дорога. Она походила на собаку во время грозы — встревоженная, напряженная, с расширенными глазами. Любое движение на улице заставляло ее вздрагивать. Потом наступил перелом — поскольку и мистер Джейкоби, и Салли Бланкетт, и близнецы Тайткет стали взрослыми настолько, что даже ее измученное воображение не позволяло принять их за краснощекого одиннадцатилетнего мальчишку в новых кроссовках «Найк», со светлой короткой стрижкой и недоеденным пакетиком драже в руках.

Летти научилась готовить, прибираться и пореже выходить из своей комнаты, чтобы не видеть матери, застывшей у двери. Она всегда подозревала, что Билли был любимцем матери, и теперь, когда брата не стало, у той не осталось сил скрывать это.

Летти спрятала за маской подростковой несговорчивости свои четырнадцать лет, свой страх и тоску по матери и брату, которых ей не хватало в равной степени, поскольку в тот теплый июньский день она лишилась обоих.

Неужели Билли не знал? Привычно оглядев безжизненную, не дающую никакой подсказки комнату, Стивен почувствовал, что снова злится. Неужели можно было даже не подозревать, что скоро с тобой произойдет нечто подобное?

Через год после того, как пропал Билли, в совершенно другом месте и по другой причине был задержан водитель-экспедитор из Эксетера.

Поначалу полиция просто допрашивала Арнольда Эйвери в связи с обвинением в эксгибиционизме, сделанным юным Мэйсоном Динглом.

Арнольду Эйвери случалось смущать детишек и раньше — об этом он, разумеется, рассказал полиции не сразу, — но, пригласив пятнадцатилетнего Мэйсона Дингла в свой фургон, чтобы якобы спросить дорогу, Эйвери нежданно-негаданно столкнулся с провидением лицом к лицу.

Мэйсон Дингл и сам знаком был с полицией не понаслышке. За малым ростом и внешностью мальчика из церковного хора таилась гроза всего Лэпуинга. Граффити, отбирание денег, кражи со взломом — все это было на совести Мэйсона Дингла, и полиция знала, что со временем юный Дингл пойдет по пути старших братьев, жизнь которых была чередой непрерывных арестов.

Однако, прежде чем и впрямь отправиться по этому пути, Мэйсон Дингл помог в задержании того, кого бульварные газетенки впоследствии окрестили Фургонным маньяком.

Полиция даже и не подозревала, что подобный детоубийца разгуливает на свободе. Дети, конечно, постоянно пропадали, некоторых потом находили мертвыми, но происходило это в разных концах страны, а у полиции в восьмидесятые годы двадцатого века не было еще возможностей для обмена данными — если только речь не шла об общеизвестном серийном убийце. Несмотря на то что правительство, точь-в-точь по Оруэллу, блеяло что-то о повышении профессионального уровня личного состава и качестве баз данных, подобного процента раскрываемости преступлений можно было достичь, и попросту тыча пальцем в список подозреваемых.