Александр Горохов - Кровавое шоу

— Гони, извозчик! — истерично закричала она. — Что едешь, как черепаха! Гони, обормот!

Ее снова ударили, но несильно.

— Еще ей порцию, и будет в полном порядке! — крикнул через плечо водитель. — Девка что надо!

— И мне, и мне порцию! — услышала Надя крик, повернулась и увидела, что за ее спиной, в углу, сидит какая-то, кажется, знакомая девчонка с длинными волосами и голыми плечами.

Наде снова всунули в рот бутылку, и она глотала жадно, боясь, что отнимут.

Машина круто пошла вверх, на мост, почти взлетала в небо, потом обрушилась вниз, скорость упала, и померк свет фонарей. Автомобиль несколько раз тряхнуло, и он остановился.

С этого момента Надя не теряла сознания, но все, что происходило, было словно в бреду. Ее выдернули из машины, и был слышен испуганный, молящий визг длинноволосой. Потом повалили на землю, кто-то сдирал с бедер джинсы, давил зверскими пальцами грудь и раздирал в стороны ноги… Все это продолжалось бесконечно, ей кусали губы, били по щекам, перевернули и ткнули лицом в траву так, что она чуть не задохнулась, после паузы снова распластали на спине, наваливались, мяли, и наконец словно все отрубилось — наступила тишина и покой, в который Надя провалилась, не ощущая ни боли, ни тошноты. Она чувствовала, что еще жива, только не хотелось быть этой живой, не хотелось что-то понимать. Уснуть бы, а еще лучше умереть.

Светает, подумала она, различив возле лица стебли травы и крупный песок. Потом услышала тихий жалобный стон неподалеку, напряглась, перевернулась на спину и села.

В мутном молочном свете Надя увидела покосившийся крест над могилой, железные ограды, пожухлые венки. Между могилами тянулись в небо ровные и толстые стволы высоких деревьев. Откуда-то издалека донесся низкий затравленный гудок тепловоза.

Жива или подохла? Жива.

Она обернулась. Метрах в пяти от нее лежала, свернувшись калачиком, совершенно голая девушка, прикрытая лишь длинными волосами. При каждом стоне тело ее конвульсивно дергалось. Вокруг была раскидана одежда. На Наде оставалась рубашка, она схватилась за живот — слава те Господи! — пояс-кошелек был цел. Может, его не приметили, может, он никого не интересовал.

Она дотянулась до своих джинсов, висевших на ограде могилы. Рядом валялся ее пакет: парик, платье с туфлями никуда не делись.

— Ты жива? — пропищала длинноволосая, не меняя позы.

— Не знаю. Ты что же, стерва, меня подставила? — Надя услышала, что голос у нее жестяной, будто вырывается из обожженного, просмоленного горла.

— А что мне было делать? Меня б убили.

— За компанию тебе околевать было веселей, да?

— Все-таки был шанс… Уехали скоты?

— Кажется. Вставай, простудишься.

— Не хочу. Как тебя зовут-то?

— Надя.

— А я — Джина.

— Не русская, что ли?

— Русская. Это меня сейчас в Москве так кличут. Уже третий год. Мне нравится.

Джина, так Джина. Надя заметила свои трусики, валявшиеся на могильной плите, и потянулась за ними.

— Четверо их было, — сказала Джина. — Все по очереди на нас покатались.

— Я не считала, — ответила Надя. — Вставай, наконец. Уходить надо.

Джина села и взглянула на часы (тоже не сорвали!).

— Ишь ты, и тики-таки мои не взяли! Уже пятый час! — Она на глазах веселела, и вместо писка голос ее набирал глубокие, грудные тона. — Что-то мне в заду неуютно!

Она привстала, забросила руку назад, покопалась в ягодицах и вытащила несколько смятых купюр.

— Вот скоты, так скоты! В зад деньги затолкали! Пошарь у себя, может, ты тоже с прибытком?

— Нет у меня никакого прибытка! — крикнула Надя.

— Да ты не психуй! — засмеялась Джина. — Что случилось, то случилось, сами дуры! Ничего теперь не поделаешь, не в милицию же идти жаловаться! Тем более что там анализ сделают — и пьяные мы, да еще под наркотой!

— Какой наркотой?

— Уже не чуешь, что ли, кайфа? А ты думаешь, отчего ты хохотала и песни пела? От этой радости любви, что ли?! И в спиртягу, и в курево наркоту сунули! Я такую сволочь, как они, хорошо знаю.

— Не пела я никаких песен! — осерчала Надя.

— Пела, подруга, пела! — Девушка легко вскочила на ноги и оказалась худенькой, почти безгрудой, будто подросток лет двенадцати. Но волосища спадали с головы густо и почти касались ягодиц.

— Так! На дорогу нам деньжат ссудили, но это чтоб мы домой смывались, а не ходили нагишом по улицам! Сейчас тачку поймаем и поедем зализывать раны. Тебе куда?

— Никуда.

— Как это никуда?

— Вот так. Я вчера только в Москву приехала.