Антон Леонтьев - Ночь всех святых

Пересыпая речь старославянскими выражениями, сановный священник вещал достаточно долго, не менее, наверное, получаса, и вся его речь сводилась к тому, что одно чрезвычайно влиятельное лицо желает, чтобы отец оказал ему услугу.

– Пусть это лицо само посетит меня. Негоже присылать парламентеров! – заявил отец, который, похоже, знал, кто имеется в виду.

Епископ посмотрел на военных, и те ретировались. В окно я видела, как они подошли к самому длинному черному автомобилю и чуть ли не с поклонами распахнули дверцу.

Новый гость появился в зале несколькими минутами позже. Едва он вошел, столичные дамы присели и бросились, едва ли не на карачках, лобызать его руку.

Посетитель был среднего роста, его странноватой формы лицо украшала длинная черная борода, но самыми запоминающимися были глубоко посаженные, пугающие глаза. Одет он был по-мужицки, однако сразу становилось ясно, что рубашка на нем из дорогой ткани, а сапоги высшего качества.

Зыркнув в мою сторону, гость грубо отпихнул дам, пытавшихся поцеловать его руку, и, поскрипывая сапогами, подошел к отцу.

– Слышал я, князь, что ты знаешь, где черная библия хранится. Так скажи мне, я тебя озолочу! – произнес он низким голосом.

Батюшка, привстав из кресла, холодно обронил:

– Сударь, неведомо мне, чтобы мы были с вами на «ты»! Соизвольте представиться!

Военные заволновались, дамы ахнули, но епископ властным жестом призвал их к порядку.

Чернобородый посетитель, снова стрельнув глазами в мою сторону, промямлил:

– Распутин моё фамилиё. А кличут – Григорием Ефимычем.

О Распутине, сибирском временщике в Зимнем дворце, слухи доходили и до нашего провинциального городка. Я не без интереса посмотрела на мужика, который, по рассказам, вертел императорской семьей, как хотел. Но весь вопрос заключался в другом – кто вертел самим Распутиным?

– Я ждал вас, господин Распутин! – заявил отец, разглядывая гостя с выражением небывалой гадливости на лице. – Потому что мне известно о том, что вы ищете. Но, увы, помочь вам никак не могу.

Распутин, потоптавшись, запустил пальцы с траурной каймой под ногтями в бороду и кашлянул.

– Ты, князь, того, не лезь в бутылку-то. Ведь я хочу по-мирному договориться. Только закладная на твой дом и все твои векселя принадлежат моим хорошим знакомцам. И если ты навстречу нам не пойдешь, то уж тогда придется по-плохому!

Затем странный мужик, плотоядно усмехнувшись, ткнул длинным костлявым пальцем в меня:

– У тебя ведь и дочурка имеется, шестнадцать весен ей. Самый сок! Люблю я таких!

Лицо моего родителя покраснело, он отчеканил:

– Немедленно покиньте мой дом! Прочь!

Распутин осклабился, демонстрируя кариесные зубы, а потом… потом опустился в кресло, развалился в нем, как приказчик в кабаке, положил ноги на стол.

– Строптивый ты, князь, однако! Но я знаю, что черная библия у тебя. А она нам нужна!

– Вам, то есть вашим друзьям и покровителям версиплям? – уточнил отец.

Распутин усмехнулся.

– Князь, не бузи, все равно мы, пока своего не получим, отсюда не уйдем. Черная библия нам для блага Отчизны требуется, войну надобно выиграть. А то папка уже сам не свой стал!

Сопровождавшие Распутина лица издали верноподданническое аханье, и Григорий Ефимович хвастливо пояснил:

– А папкой, ты ведаешь, князь, кого я кличу? Государя императора! Это его приказ – отобрать у тебя черную библию. Так что не вешай лапшу нам на уши, мы догадались, что она у тебя.

Военные выступили вперед, один из них извлек саблю, другой маузер. Отец горестно качнул головой.

– Господа, вы же русские офицеры. Дворяне. Белая кость. Хотя, судя по всему, вы всего лишь марионетки этой марионетки!

Распутин кивнул в мою сторону, и один из военных подошел ко мне, грубо схватил меня за локоть и толкнул своему патрону под ноги. Распутин нагнулся ко мне и, дыша в лицо чесноком и потом, заявил:

– Или, князь, мы возьмем с собой твою дочурку. И я лично с ней в баньку схожу.

Все, в том числе и женщины, подобострастно засмеялись. Сцена была унизительная и отвратительная.

Отец опустил голову и сказал:

– Хорошо, я отдам вам книгу. Но взамен вы оставите меня и мою дочь в покое!

– Папа, не смей… – начала я и осеклась. Потому что глаза Распутина вдруг сверкнули красным, и я поняла – субъект, который слыл святым старцем, был в действительности версиплем! Его морда вдруг вытянулась, а зубы, превращаясь в клыки, клацнули. Длилось это всего пару мгновений, а потом все вернулось на круги своя. Передо мной снова была постная физиономия русского мужика.