Станислав Родионов - Запоздалые истины

— Сантанеиха — это правильно как? — спросил Рябинин.

— Сантанеева Клавка, вот как...

Возможно, что добывать руды и плавить из них сталь и цветные металлы труднее, чем растить хлеб. Возможно, что делать из этих металлов цветные телевизоры сложнее, чем молоть муку и печь хлеб. Возможно. И все-таки уничтожать цветные телевизоры — это только уничтожать цветные телевизоры. А уничтожать хлеб — это плевать в душу народную...

Леденцов слегка обиделся — его, оперативного работника, оставили сторожем при машине. Он постучал ногой по скатам, опробовал водопроводную колонку и огляделся...

Дома смотрели слезливыми окнами насупленно. Все кругом почернело и потемнело — земля, крыши, заборы; даже салатные стены, при солнышке веселенькие, теперь казались закоптелыми.

Леденцов выбрал бугорок посуше и тоже насупился, как и слезливый дом. Он бы сюда не поехал, а сделал бы иначе: явился в управление, доложил руководству, образовал оперативную группу, инспектора рассыпались бы по хлебозаводам... Нашли бы.

Он зевнул — не от холода, не от сырости, не от одиночества; зевнул от того преступления, которым предстояло заниматься. Буханки хлеба высыпали в траву... Даже не булку. А в соседнем райотделе ребята ловят инопланетянина, показывающего за деньги складную летающую тарелку, которую он носит в чемоданчике-дипломате. В другом районе ребята занимаются аспирантом, взломавшим квартиру своего научного руководителя и укравшим чужую диссертацию. В третьем районе шайка дельцов ворует собак и дерет шкуры на шапки...

Старик, которого дождь шатал, никак не мог справиться с пружинящей ручкой колонки. Леденцов подошел, прижал металлический штырь, и вода брызнула несильной простуженной струей.

— Дедуль, сколько годков? — громко спросил Леденцов.

— Что кричишь, как дитю или идиоту?

— Гражданин, сколько вам лет? — понизил голос инспектор.

— Если для ровного счету, то семь десятков.

— А если не для ровного?

— То прибавь годок.

— Ого!

— Чтоб это узнать, и приехал?

— Дедуля, мы интересуемся машиной с хлебом...

— Твои корешки уже пытали....

— Ну, так не видели?

— Тут этих машин шныряет, глаз не хватит...

— Дедуля, а самосвал?

— Подходил вчерась какой-то под брезентом к магазину.

— А что под брезентом?

— Я ж не акробат, по кузовам не лазаю. Но хлебом от него попахивало.

От неожиданной удачи Леденцов позабыл заготовленные вопросы. Но старик помог сам:

— Про хлебный дух и старуха моя подтвердит.

— Номера машины не запомнили?

— Числа-то нонешнего не помню, — буркнул дед.

— Моим товарищам про это сказали?

— В момент не сообразил. А за ведра взялся — и память как осветило.

Леденцова тоже осветило радостью — у него у первого появилась информация, которой не было ни у старшего инспектора, ни у следователя. Его позабыли у машины, им пренебрегли, но он и тут, не отходя, добыл оперативные сведения.

Леденцов схватил полные ведра и понес их почти бегом, не разбирая дороги. О старике он вспомнил лишь потому, что не знал, куда нести воду.

— Здоров ты, — дед отдышался и ткнул пальцем в сторону маленького домика, ветхого, как и хозяин.

Леденцов поднял ведра на крыльцо, до самых дверей, и птицей слетел на землю.

— Твои пошедши к продавщице, к Сантанеихе, — угадал его желание старик.

— Еще раз спасибо, дедуля.

— А на добавку будет тебе совет...

Старик даже сошел с крыльца и своими живыми глазками въелся в глаза инспектора. Леденцов нетерпеливо чавкнул ботинком:

— Какой совет, дедуля?

— Вам надобно пойти по хрюку.

— По какому хрюку?

— По поросячьему.

— Дедуля не понял... Мы интересуемся самосвалом с хлебом.

— Дедуля все понял.

— Тогда зачем по этому... по хрюку?

— Хрюшки бы чего и шепнули.

— Дедуля, мы есть орган власти, а вы поросячьи шутки отпускаете.

— Молод ты еще для органа, — озлился старик и пошел в дом, глухо топая по сырым ступенькам.

И Леденцов подумал, что семьдесят один есть семьдесят один.

Я шел за хлебом. У булочной остановился, как инопланетный корабль, бесконечно длинный сияющий автобус с интуристами. Распахнулась его дверь, и люди с сумками, сетками и мешками ринулись в магазин. Операция длилась минут десять... Когда автобус победно отъехал, я вошел в булочную — полки были пусты. Ни буханки, ни батончика, ни бубличка. Как голодом все вымело...

Пусть иностранцы поедят нашего хлеба.

Они ожидали найти усадьбу: двухэтажный дом, пристройки, стога, скотину... Дом Сантанеихи, небольшой и приземистый, как амбар с окнами, стоял на отшибе, у подступающих сосен — можно было подъехать из лесу по проселочной дороге к самым воротам, не показываясь в Поселке. Вокруг ни деревьев, ни строений — лишь кусты да сиротливый сарайчик за домом.