Ли Ванс - Расплата

— Но как миссис Жилина могла заманить Дженну домой? — Я все еще пытаюсь спорить.

— Вы и сами можете догадаться, — отвечает Грейс. — Мне же гораздо интереснее, почему Владимир просто не схватил Лимана и Франко, когда они выходили из вашего дома. Это значительно облегчило бы ему жизнь. Вот, возьмите.

Она снова сует мне что-то в руку, на этот раз — бутылку воды. Я откручиваю пробку и пью, вспоминая, как Владимир извинялся передо мной в ту ночь, когда он убил Лимана.

— Владимир не знал, что задумала миссис Жилина. — Мне приоткрывается ужасная правда. — Он дал Лиману и Франко уйти, потому что хотел посмотреть, что случилось с Дженной. Именно он… — Голос отказывает мне. — Именно он убрал ей волосы с лица.

— Возможно, — соглашается Грейс. — В тот же день Лиман дал деру из Штатов.

— Миссис Жилина специально подстроила все так, чтобы Лиман убил Дженну. — По щекам у меня снова струятся слезы. — Но зачем? Просто чтобы наказать меня?

— Если бы она хотела наказать вас, она бы не стала спасать вас от обвинений в убийстве Франко.

— Тогда зачем?

— Питер…

Я снова вытираю лицо и смотрю на Грейс. У нее обиженное выражение лица.

— Помните то, что я говорила раньше, о совете, который я получила от отца?

— Да.

— Будь я на вашем месте, я бы хотела узнать все. Как бы тяжело это ни было.

— Расскажите мне, — прошу я.

— Подумайте как следует. Вы мне сами сказали: миссис Жилина делала все, чтобы защитить интересы Андрея и Кати. Она пыталась разрушить ваш брак, навела беду на вашу жену и поставила вас в такую ситуацию, что теперь вы отвечаете за благополучие Кати.

— Нет. — Я начинаю понимать ее. — Это невозможно.

— Как долго Катя влюблена в вас? Вам это известно?

Я все еще помню выражение Катиного лица, когда она держала мою руку в баре на Трибека и делала вид, что предсказывает мою судьбу. Я слишком взволнован, чтобы отвечать.

— Миссис Жилина хотела счастья для своей дочери, — говорит Грейс. — Она поступила так, как считала нужным.

— Я не могу в это поверить. — Я закрываю лицо руками. — Это не может быть правдой.

— Послушайте. — Грейс кладет руку мне на плечо. — Я всего лишь полицейский. А вам нужен друг. Такой, как Теннис. Расскажите ему все и спросите его мнение. — Она легонько хлопает меня по спине и встает. — Вы неплохой человек. Я сделаю вам то же предложение, какое вы сделали мне: если захотите поговорить — позвоните мне.

Вечернее солнце просвечивает сквозь распускающуюся листву деревьев, отбрасывая причудливую тень на железный столик в кафе, где друг против друга сидим мы с Теннисом. Мы сейчас в парке Брайанта, позади центрального здания Нью-Йоркской публичной библиотеки, окруженной клянчащими еду голубями и морем желтых крокусов. Теннис молча слушает, как я пересказываю свой сегодняшний разговор с Грейс.

— Мне очень жаль, Питер, — говорит он, когда я с трудом добираюсь до конца нашей беседы. — Миссис Жилина была злой. Печальная правда состоит в том, что мир полон зла.

— Я не знаю, что мне делать.

Он берет меня за руку.

— Был у меня один знакомый, который прошел через концлагерь. У него на руке была татуировка с номером, он потерял всю семью, с ним случилось все самое ужасное, что только можно себе представить. Когда я познакомился с ним, он был женат, у него была парочка прекрасных детей и хороший бизнес. Его регулярно приглашали выступить в Йом Хашоа, День памяти жертв холокоста. Однажды я спросил его: как он так может? Как он может вставать каждый день и жить своей жизнью после всего того зла, которое ему довелось пережить? А он в ответ на это спросил: а как можно жить иначе? Он жил вместо своей семьи, и друзей, и соседей, которые были убиты в войну, и он не позволял себе опускать руки. Он был храбрым человеком.

— Я понимаю тебя, Теннис, но не знаю, что мне делать.

— Руперт одолжил мне экземпляр той книги, которую ты нашел в квартире Андрея. Ту, Толстого. Там есть одно предложение, и его можно считать как бы выводом: «Изменения в нашей жизни должны происходить из невозможности жить иначе, нежели в согласии с нашей совестью».

— И что сие означает?

— Ты вместе со мной ходил в клинику Эмили. Ты встречался с этими людьми. У нас нет выбора, как поступать.

Шагая по клинике Эмили, я все время чувствовал рядом с собой Дженну. Дети представляли собой душераздирающее зрелище, их было очень много, и они были в ужасном состоянии. Теннис прав. Я никогда не смогу повернуться к ним спиной.