Telly - Бог огня

— А сороковой — сорок первый?

— Да ты что, шутишь?! В таком случае это не женщина...

— То-то и оно! — Он хлопнул ладонью по крышке бардачка и расхохотался. — В этом кабаке полно трансвеститов... У меня есть подозрение, что наш Илья Соломонович теперь — женщина!

Заплатив очередную сотню, Б. О. вернулся в бар и прямым ходом направился к столику, отодвинул стул, уселся и, подперев щеку ладонью, принялся наблюдать за тем, как тонкая маникюрная пилочка нежно облизывает ногти.

— Я вас не приглашала, — заметила женщина, не отрываясь от своего занятия.

— Должно быть, я ослышался... Ну раз уж я здесь, может быть, выпьем?

— В другой раз. До свидания.

— А мне друзья говорили, что я вполне ничего выгляжу.

Женщина навела последний штрих на безымянном пальце левой руки, отложила пилку и только после этого, взглянула на соседа по столику:

— Вы не в моем вкусе.

— Зато вы в моем, — Б. О. развалился на стуле и закинул ногу на ногу. — Поговори со мной, господин Филонов, а то мне скучно и одиноко этой ночью... Ничего, что я так невзначай соскочил на "ты"?

— Ничего, — с деланным безразличием в голосе произнесла женщина; актриса она была неплохая, но Б. О. почувствовал, как она напряглась. — Но ты обознался, приятель. Точнее сказать, у тебя поехала крыша. Ты что, не в состоянии отличить мужчину от женщины?

— Это неважно, Илья Соломонович, неважно, — усмехнулся Б. О. — Впрочем, давайте я буду вас называть Ильей Соломоновной. По-моему, так будет точнее по смыслу.

Трансвестит, услышав свое имя, настоящее по всей видимости, вздрогнул.

— А что важно? — спросил он ледяным тоном.

— Важно для начала то, что ты был некоторое время господином Филоновым. И в этом качестве, то есть в качестве генерального директора одного симпатичного ТОО, подписывал кое-какие бумаги.

Трансвестит согнул пальцы, оценил состояние своего маникюра и натянуто улыбнулся:

— Хорошо. Поговорим.

— Говори.

— Не здесь. Тут слишком много народу. К тому же меня знают. Наша беседа может быть неверно истолкована.

Они прошли в подсобное помещение, заставленное ящиками с бутылками, свернули в узкий коридор, освещенный тусклой лампочкой, остановились у обитой деревянной рейкой двери.

— Прошу, — галантно посторонился трансвестит и толкнул дверь.

Это была тесная подсобка, где стоял плотный запах половой тряпки. Ведра, веники, швабры, деревянные стеллажи с множеством пластиковых банок из-под моющих средств, несколько больших мешков с опилками, которыми перед уборкой больших помещений посыпают пол, — все это проясняло природу запаха: они попали в клетушку уборщицы.

Б. О. шагнул за порог, осмотрелся, снял с плеча сумку, аккуратно поставил ее в угол.

— Очень мило, — довольным тоном произнес он. — И нет лишних ушей.

— И заметь, лишних длинных носов, которые лезут куда не следует...

Конец фразы Б. О. уже не разобрал, потому что получил сильный удар в затылок и упал вперед.

Мешок с опилками спас его, иначе он протаранил бы головой стеллаж. Он успел развернуться и увидел, что их трое: крепкие ребята в кожаных куртках. Где-то за их спинами маячило лицо трансвестита.

Трудно сказать, сколько он провалялся на полу. Остро саднила левая бровь — старая травма, полученная однажды ночью у киосков, когда он неосторожно попросил дать сдачу. Больше крови, кажется, не было: ребята били профессионально, стараясь не оставлять видимых следов.

С протяжным скрипом открылась дверь.

— Сам выметешься или тебе помочь? — вежливо осведомился трансвестит.

— Сам, — Б. О. сел на полу, потом с трудом поднялся на ноги.

— Не приходи сюда больше.

—Не приду, договорились. — Он достал из кармана платок, промокнул бровь. — Зря ты это... Меня нельзя бить.

— Это почему?

— Ты не поверишь... Один мой приятель этого страшно не любит.

— И где же он прячется? — Трансвестит с улыбкой обвел взглядом комнату.

— Никто толком не знает... Но он в конце концов всегда приходит рассчитаться. Ей-богу. Не было еще ни одного случая, чтобы он не пришел. — Б. О. отвел руку с платком от лица.

На белой ткани расплылось красное пятно. Б. О. посмотрел на него, усмехнулся какой-то своей тайной мысли и бросил платок в мешок с опилками.

— Немного намусорил я у вас, — извинился он.

— Ничего. Тут приберутся. Приводи себя в порядок и вали. Я сейчас вернусь. Схожу позвоню.

— Две минуты, не больше. — Б. О. подошел к стеллажу, на вертикальной стойке которого был укреплен на двух гвоздях осколок зеркала. — М-да, жалко бровь, — расстроенно произнес он, разглядывая свое отражение.