Telly - Бог огня

Пассажир повернул голову. Их взгляды встретились.

"Мы ведь поняли друг друга?" — спросил водитель.

"Да, — ответил после короткого раздумья пассажир. — Поняли".

Спустя год, знаменательный тем, что в разных частях города исправно горели целыми кустами коммерческие ларьки (это по мелочи, а по-крупному — каменный склад с финской одеждой, еще более неприступный склад с итальянской мебелью, а также ни с того ни с сего заполыхал стоявший в тупике вагон с итальянскими ликерами и сгорел дотла один из первых в городе, роскошно отделанных валютных магазинов), это странное имя — Бог Огня — приобрело известность, и все, кому нужно, хорошо знали: есть такой специалист. Вот, собственно, и вся история.

— Сюжет... — задумчиво протянула она.

— Это не сюжет, — мрачно отозвался он. — Это просто наша обычная степная жизнь... Ладно, давай немного выпьем.

И это все, что нужно человеку на ночь глядя: сидеть в тепле, смотреть на блуждающее в камине пламя и на серебряную водочную гладь, которая в косом свете тускло блестит, как старый серебряный полтинник.

— Итак, Игнатий Петрович. — нарушил молчание Б. О.

Итак, Игнатий Петрович, внутренне повторила она про себя и поймала себя на мысли, что, в сущности, почти не знает этого человека. Они несколько раз виделись, но мимоходом и давно, он присутствовал в ее жизни как бы через Митю, вылепливаясь из его реплик, жестов, брошенных вскользь фраз... Легко сказать: "Итак, Игнатий Петрович..."

Впервые она увидела его, наверное, в восемьдесят седьмом году у Мити в офисе. Смешно вспоминать — в офисе! Тогда это была цокольная пристройка к девятиэтажной бетонной коробке, где прежде располагалась какая-то коммунальная служба — то ли сантехники, то ли еще кто-то. Крутая лесенка взбегала к разболтанной, неряшливо обшитой узкой рейкой двери, за порогом открывался темный, пахнувший цементом предбанник, растекавшийся в четыре неуютных помещения. Дом стоял в запущенном районе за Речным вокзалом, причем крайне неловко: от автобусной остановки надо идти в глубину квартала, огибать собачью площадку по узкой асфальтированной дорожке и с замирающим сердцем слушать отчаянный лай невидимых за высоким деревянным бортом собак, а потом спускаться в овраг, на дне которого стояла жирная грязь, для удобства перехода накрытая хлюпавшим под ногой деревянным настилом. иного подхода к дому не было. Но и на том уже спасибо, что было помещение: Митя год назад ушел из института, полагая, что его центр НТТМ (было такое комсомольское начинание — "Научно-техническое творчество молодежи") есть именно та оранжерея, где вызреют "цивилизованные кооператоры" (опять-таки чрезвычайно ходкое по тем временам понятие, сцеженное чуть ли не из какого-то ленинского труда). Впрочем, с течением времени он все более прохладно относился к иллюзиям своей комсомольской юности, потому что в глубине души оставался все тем же крепким провинциальным мужичком, умевшим считать копейку. С копейками в этот первый год было страшно трудно — он ничего не зарабатывал, но потихоньку дело пошло, горком комсомола выбил им этот бетонный сарай в глухом районе, и Митя немедленно принялся за его капитальный ремонт. Однажды она отправилась его проведать, прихватив с собой термос с кофе и бутербродами, долго плутала среди одинаковых домов, пока наконец не форсировала овраг.

В кабинете с голыми бетонными стенами пахло стройкой. Здесь стояли стол, сейф, несколько стульев, а все остальное пространство было завалено стройматериалами. Она шагнула за порог и уперлась взглядом в плоский широкий затылок.

Затылок выглядел совершенно посторонним в этой захламленной комнате: аккуратная стрижка, волосок пристроен к волоску, легкий запах качественной, с горьковатым привкусом парфюмерии.

Этот человек для нее словно начинался с затылка, а дальше, по мере движения взгляда, возникали гладкая розоватая щека, изысканная седина у виска, рассеченная тонкой золотистой дужкой оправы, безукоризненно чистый ворот сорочки, туго охватывавшей, мощную шею, плотно, как вторая кожа, облегающий пиджак неведомого по тем временам болотного оттенка, золотое клеймо скромного циферблата на запястье, лаковый блеск штиблета, ритмично покачивавшегося у ножки стола, а что касается едва заметной перхотной пыльцы на плечах, то она выглядела единственной помаркой в безупречной, каллиграфически выписанной внешности незнакомца.